Жанр "советская классическая проза". Деревенская проза Русская проза 50 90 годов 20 века
Городская тема в русской литературе имеет давние традиции и связана с именами Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, М. Горького, М. Булгакова и многих других известных писателей. Городская проза — это литература, в которой город в качестве условного фона, специфического историко-литературного колорита, существующих условий жизни занимает важнейшее место и определяет сюжет, тематику и проблематику произведения. Трагический переход от родовых уз к законам античных городов-полисов, городская средневековая литература, петербургско-московская традиция в русской литературе, западноевропейский городской роман — вот лишь некоторые вехи, обозначившие этапы «городского текста» в мировой литературе. Исследователи не могли пройти мимо данного факта: сложилось целое научное направление, анализирующее особенности изображения города в творчестве мастеров слова.
Только в 1970-1980-е годы XX в. произведения на эту тему стали объединяться под рубрикой «городская проза». Стоит напомнить, что в современной литературе определения типа «деревенская», «городская», «военная» не являются научными терминами, носят условный характер.
Они используются в критике и позволяют установить самую общую классификацию литературного процесса. Филологический анализ, который ставит целью изучение особенностей стилей и жанров, своеобразия психологизма, типов повествования, отличительных признаков в использовании художественного времени и пространства и, конечно же, языка прозы, предусматривает иную, более точную терминологию.
Причины возникновения «городской прозы»
Что стало причиной возникновения городской прозы в ее новом качестве? В 1960-1970-е годы в России активизировались миграционные процессы: городское население стало быстро увеличиваться. Соответственно изменялись состав и интересы читательской аудитории. Следует помнить, что в те годы роль литературы в общественном сознании была важнее, чем теперь. Естественно, что привычки, манера поведения, образ мыслей и вообще психология городских аборигенов привлекали к себе повышенное внимание. С другой стороны, жизнь новых горожан-переселенцев, в частности так называемых «лимитчиков», предоставляла писателям новые возможности для художественного исследования областей человеческого бытия.
«Городская проза»: примеры, представители
Первооткрывателем городской прозы стал Ю. Трифонов. Его повести «Обмен» (1969), «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971), «Другая жизнь» (1975) изображают каждодневную жизнь московской интеллигенции. У читателя складывается впечатление, что писатель сосредоточен исключительно на бытовой стороне жизни, но оно обманчиво. В его повестях действительно не происходит никаких крупных общественных событий, потрясений, душераздирающих трагедий. Однако нравственность человека проходит медные трубы именно здесь, на будничном семейном уровне. Оказывается, что выдержать такое испытание ничуть не легче, чем экстремальные ситуации. На пути к идеалу, о чем мечтают все герои Трифонова, возникают всевозможные мелочи жизни, загромождая дорогу и уводя путника в сторону. Они-то и устанавливают истинную ценность персонажей. Выразительны в этом плане названия повестей.
Психологический реализм Ю. Трифонова заставляет вспомнить рассказы и повести А. Чехова. Связь этих художников несомненна. Во всем своем богатстве, многогранности городская тема раскрывается в произведениях С. Довлатова, С. Каледина, М. Кураева, В. Маканина, Л. Петрушевской, Ю. Полякова, Вяч. Пьецуха и др.
Анализ творчества Трифонова
В повести «Обмен» инженер Дмитриев решил обменять жилплощадь, чтобы съехаться с больной матерью. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что мать он предал. Обмен произошел, прежде всего, в плане духовном — г ерой «обменял» порядочность на подлость. В «Предварительных итогах» исследуется распространенная психологическая ситуация, когда человек, неудовлетворенный прожитой жизнью, собирается подвести черту под прошлым и с завтрашнего дня начать все заново. Но у переводчика Геннадия Сергеевича предварительные итоги, как это часто бывает, становятся окончательными. Он сломлен, воля его парализована, бороться за себя, за свои идеалы он больше не может.
Не удается начать «другую жизнь» и Ольге Васильевне, героине одноименной повести, похоронившей мужа. В этих произведениях Трифонова особенно удачно использован прием несобственно-прямой речи, помогающий создать внутренний монолог персонажа, показать его духовные искания. Только через преодоление мелкой житейской суеты, «наивного» эгоизма во имя какой-то высокой цели может быть реализована мечта о другой жизни.
Тесно примыкает к этому циклу повестей и роман «Время и место» (1981) . Здесь двум главным действующим лицам — писателю Антипову и повествователю — удается прожить жизнь достойно, несмотря на то, что мрачное, трудное время способствовало скорее деградации личности.
Возникновение женской прозы: представители, примеры
Возникновение «городской прозы» предоставило наилучшие возможности для реализации творческих принципов «другой» прозы. В рамках городской темы обнаружил себя феномен женской прозы . Никогда еще не являлось читателю сразу столько талантливых писательниц. В 1990 г. вышел очередной сборник «Не помнящая зла», представивший творчество Т.Толстой, Л. Ванеевой, В. Нарбиковой, В.Токаревой, Н. Садур и др. Со временем к ним прибавляются все новые и новые имена, и женская проза выходит далеко за рамки городской темы. Издательство «Вагриус» с середины 1990-х годов осуществляет выпуск серии книг под общим названием «Женский почерк».
Городская проза, как и деревенская, принадлежит главным образом 1970- 1980-м годам.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!РУССКАЯ ПРОЗА В 50-90-е ГОДЫ
Планы к обзорным темам
В структуру обзорного раздела «Русская проза в 50-90-е годы» школьная программа по литературе и учебник для 11-го класса (4-е изд., 1999 г., под ред. В. П. Журавлева) включают значительный круг новых для учащихся выпускного класса понятий и проблем, с которыми связано развитие русской прозы за последние пятьдесят лет: литературный процесс, «оттепель» 1953-1964 гг., «возвращенная литература», воссоединение отечественной культуры и эмигрантской русской литературы, «деревенская» проза, «лейтенантская» проза (произведения о Великой Отечественной войне), «городская» (или «интеллектуальная») проза, историческая романистика и др. С каждым из этих направлений в литературе связан свой круг авторов и названий их книг, в которых воссоздается многослойная картина жизни, постигается судьба человека и судьба Отечества.
Сочетание обязательного чтения включенных в школьную программу произведений с широким читательским выбором позволяет рассматривать то или иное художественное произведение в определенном литературном контексте. Принцип контекстного восприятия не может не повысить интеллектуальный уровень школьных уроков литературы. Всего этого нельзя не учитывать, продумывая пути изучения широкой обзорной темы «Русская проза в 50-90-е годы». На наш взгляд, систему занятий по этому разделу целесообразно строить на сочетании проблемно-тематического обзора с самостоятельным чтением учащимися художественного текста наиболее значимых произведений, с текстуальным анализом самых ярких их страниц. Принципиально важно структуру школьного анализа сделать родственной художественному мышлению автора. От художественного пересказа и выразительного чтения наиболее впечатляющих фрагментов прозаического текста до классной беседы, реферативного сообщения, урока-семинара - таков диапазон приемов и форм работы над произведением.
В обзорном разделе «Русская проза в 50-90-е годы» выделим три темы:
- «Проза о Великой Отечественной войне 50-90-х гг.»
- «Деревенская» проза 60-80-х гг.».
- «Нравственные искания прозаиков этих лет».
При проведении обзорных уроков мы сталкиваемся с недостатком нужных книг, поэтому подготовка к урокам обычно начинается заранее. Учитель, сосредоточив в кабинете все собранные по теме произведения, отводит время для чтения, а перед занятием с помощью ребят организует выставку книг. Оформление выставки, знакомство с ней позволяют рассматривать тему на довольно широком литературном фоне.
На рабочем стенде вывешивается план работы над темой, вопросы и задания для учащихся.
Ключевые вопросы к обзору «Деревенская» проза 60-80-х гг.»
1. Понятие «деревенская» проза. На каких социально-психологических основах она выросла?
2. «Человек трудолюбивой души». Как эти слова раскрывают глубину и цельность нравственного мира крестьянина?
3. Жизнь и судьба русской деревни в истории послереволюционной России:
- «Год великого перелома» и его отражение в романах М. Шолохова «Поднятая целина», Б. Можаева «Мужики и бабы», В. Белова «Кануны».
Роль русского крестьянства в годы Великой Отечественной войны.
Судьба русского крестьянства в годы послевоенного лихолетья. Матрена (А. Солженицын. «Матренин двор»), тетка Дарья (А. Твардовский. «По праву памяти»), Катерина (В. Белов. «Привычное дело»), Настена (В. Распутин. «Живи и помни») - художественные открытия «деревенской» прозы.
Вопросы для обобщающей беседы:
1. Назовите произведения 60-80-х годов, которые связаны с понятием «деревенская» проза. Какие из них были прочитаны вами?
2. Что общего в биографии писателей, которых было принято называть «деревенщиками»? Чем был продиктован их интерес к деревенской жизни, к судьбам крестьянства России?
3. Какое место в произведениях Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Астафьева занимают лирические пейзажи? Выразительно прочитайте их.
4. Какие герои «деревенской» прозы нарисованы с явной симпатией? Чем они привлекли внимание к себе?
5. Какой смысл писатели вкладывали в слова «лад», «зов земли»?
6. Какой смысл содержат в себе слова: «Россия, которую мы потеряли»?
План уроков по романам Ф. Абрамова.
Задания для учащихся
Урок первый.
1. Страницы жизни и творчества Ф. А. Абрамова. (См. выступление Ф. А. Абрамова в телестудии в Останкино. Его можно прочитать в книге «Пятнадцать вечеров в Останкино» (Литературное обозрение. - 1988. - № 6).
2. Тетралогия «Братья и сестры» - «эпос народной жизни». Поэтика названий романов, составивших тетралогию: «Братья и сестры», «Две зимы и три лета», «Пути-перепутья», «Дом».
3. Архангельская деревня Пекашино - центр романной жизни. Хроника села Пекашино (40-70-е гг.).
Роман «Братья и сестры».
1. «Война. Вся деревня сбита в один кулак».
2. «Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году «второй фронт». В дом Пряслиных пришла похоронка (гл. 15, 45).
3. Пряслины. «Поколение деревенских мальчишек и девчонок, которые на своих плечах войну вытянули».
Обзор романа «Братья и сестры» направляется такими вопросами:
Что заставило современного писателя обратиться к повествованию о войне?
Обратимся к первому слову этой темы - война. Как нарисована она? Какое художественное наполнение, осмысление получает этот образ?
Посмотрим, как пережили войну герои Федора Абрамова.
Урок второй . Роман «Две зимы и три лета».
Подготовительная работа учащихся будет связана с анализом ключевых эпизодов:
1. День Победы в Пекашино (часть первая, гл. 5).
Чем вы объясните внутренний драматизм этой главы?
Деревня, пекашинские бабы глазами вернувшегося с фронта Ильи Нетесова. Почему писатель избирает такой угол зрения?
2. Один день в доме Пряслиных: возвращение Михаила с лесозаготовок - эпизоды о спасительной силе любви и братства.
Как передается их настроение? (Часть первая, гл. 1.)
3. «Вот она, ее выстраданная радость: пряслинская бригада на пожне!» (Часть вторая, гл. 16.)
Каково эмоциональное наполнение этой главы?
Как нарисован здесь образ матери Анны Пряслиной?
4. Трагические судьбы Ильи Нетесова, Трофима Лобанова, Митрия Репишного. Что нового они добавляют к размышлениям читателя о времени, пережитом героями романа Ф. Абрамова?
Сообщения учащихся, построенные на анализе эпизодов трагического наполнения: возвращение с трудового фронта и смерть Митрия Репишного (часть первая, гл. 8); возвращение из плена и смерть Трофима Лобанова (часть вторая, гл. 7); трагедии в доме Ильи Нетесова.
Урок третий . Роман «Дом».
Пекашино в 70-е годы.
Проблемы «сытой» деревни.
Михаил Пряслин и Егорша Ставров: два характера - две судьбы.
- «Чем живем-кормимся». Какое отражение эта тема нашла в романе «Дом» и в публицистике Ф. Абрамова? (См. его книгу «Чем живем-кормимся».)
Повести Валентина Распутина «Живи и помни», «Последний срок», «Прощание с Матерой», «Пожар», рассказы «Женский разговор», «Изба».
В качестве эпиграфа к сдвоенному уроку по произведениям В. Распутина возьмем слова, сказанные писателем в беседе с журналистом Ниной Степановой (Россия. - 1998. - № 5): «До могилы буду талдычить о душе, о совести…»
План урока «Нравственные проблемы в произведениях В. Распутина»
1. Слово о писателе.
2. Повесть - излюбленный жанр Валентина Распутина. Ее своеобразие.
3. Природа как живописный и музыкальный камертон повествования в произведениях «Живи и помни», «Прощание с Матерой».
4. Распутинские старухи - воплощение нравственного идеала, который передан предками. Роль внутреннего монолога в раскрытии их внутреннего мира.
5. Высокий уровень философского осмысления событий, происходящих в деревне.
6. Стилистический комментарий к эпизодам повести «Прощание с Матерой»: «Сцена на кладбище», «Прощание Дарьи с избой», «Последний сенокос на Матере», финал повести.
7. «Прощание с Матерой», «Пожар» - повествовательная дилогия. Развитие их мотивов в рассказе «Изба».
8. Усиление публицистических тенденций в творчестве Валентина Распутина, который пишет об опасности беспамятства, «архаровщины».
План работы над произведениями Виктора Астафьева
1. Слово о писателе. Биография души, философия жизни, выраженные в очерке Астафьева «Сопричастный всему живому». (Литература в школе. - 1989. - № 2.)
2. Повесть «Последний поклон». Ее автобиографический, исповедальный характер. Картины, ожившие в памяти сердца писателя.
3. Природа и человек. Мифологические мотивы и их роль в романе «Царь-рыба». Повествование в рассказах - жанр этой книги. Трагичность судьбы таежных поселков, разделивших судьбу распутинской Матеры.
4. Роман «Печальный детектив». Жанр судебной хроники. Размышления писателя над «больными» вопросами: «Как жить?», «Как жить дальше?», «Как жить среди народа?» Центральный герой романа.
5. Роман «Прокляты и убиты». (Его целесообразно рассмотреть в рамках обзора прозы о Великой Отечественной войне.)
Проза о Великой Отечественной войне 50-90-х гг.
Без опыта прошедшей войны я не мыслю себя и даже думаю, что без этого опыта я теперь не могла бы писать.
О. Берггольц
Под словами известной поэтессы мог бы подписаться каждый из писателей фронтового поколения. В 40-е годы в литературе о Великой Отечественной войне сильнее всего был выражен героико-патриотический аспект. Призывно звучала песня «Священная война» (муз. Б. Александрова на слова, которые приписывали В. Лебедеву-Кумачу). А. Сурков в своем обращении к солдатам повелительно провозглашал: «Вперед! В наступленье! Назад - ни шагу!» «Науку ненависти» проповедовал М. Шолохов. «Народ бессмертен», - утверждал В. Гроссман.
Осмысление войны как величайшей трагедии народа пришло в конце 50-х - начале 60-х годов. С именами Григория Бакланова, Василия Быкова, Константина Воробьева, Владимира Богомолова, Юрия Бондарева связана вторая волна военной прозы. В критике она была названа «лейтенантской» прозой: артиллеристы Г. Бакланов и Ю. Бондарев, пехотинцы В. Быков и Ю. Гончаров, кремлевский курсант К. Воробьев на войне были лейтенантами. За их повестями закрепилось и другое название - произведения «окопной правды». В этом определении значимы оба слова. Они отражают стремление писателей отразить сложный трагический ход войны «так, как это было» - с предельной правдой во всем, во всей обнаженной трагедии.
Предельная приближенность к человеку на войне, окопная жизнь солдат, судьба батальона, роты, взвода, события, совершающиеся на пяди земли, сосредоточенность на отдельном боевом эпизоде, чаще всего трагедийном, - вот что отличает повести В. Быкова «Круглянский мост», «Атака с ходу», Г. Бакланова «Пядь земли», Ю. Бондарева «Батальоны просят огня», Б. Васильева «А зори здесь тихие…». В них «лейтенантский» угол зрения смыкался с «солдатским» взглядом на войну.
Личный фронтовой опыт писателей, пришедших в литературу непосредственно с переднего края, подсказывал им делать упор на описании трудностей жизни на войне. Они считали их преодоление подвигом не меньшим, чем совершенный при исключительных обстоятельствах героический поступок.
Такая точка зрения не была принята официальной критикой. В дискуссионных критических статьях зазвучали термины «ремаркизм», «заземление подвига», «дегероизация». Рождение подобных оценок нельзя считать случайностью: уж очень непривычно было глядеть на войну из окопов, откуда ведут огонь, ходят в атаку, но где ко всему этому еще и… живут люди. Г. Бакланов, В. Быков, Б. Васильев, В. Богомолов писали о войне безвестной, что проходила южнее, западнее ли, но в стороне от главных ударов. Ситуации, в которых оказывались солдаты, от этого не становились менее трагедийными.
Жесточайшие споры вокруг «большой» и «малой» правды о войне, которые имели место в начале 60-х годов, выявили истинные ценности военной прозы, которая приводила к новому осмыслению самой сути происходящего на фронте.
Война совсем не фейерверк,
А просто трудная работа,
черна от пота,
Скользит по пахоте пехота.
В этих стихах М. Кульчицкого передана суть тех открытий, которые делали писатели Григорий Бакланов, Василь Быков, Анатолий Ананьев, Юрий Бондарев. В этом перечне имен нужно упомянуть и Константина Воробьева. По словам А. Твардовского, он сказал «несколько новых слов о войне» (имеются в виду повести К. Воробьева «Убиты под Москвой», «Крик», «Это мы, Господи!»). Эти «новые слова», сказанные писателями фронтового поколения, отмечены пафосом великой трагедии, необратимость которой вызывала слезы горечи и бессилия, звала к суду и возмездию.
Вот общие вопросы по теме «Проза о Великой Отечественной войне (80-90-е годы)». (Записи для информационных карточек.)
И длится суд десятилетий,
И не видать ему конца.
А. Твардовский
Открытия «солдатской» прозы. Повесть В. Кондратьева «Сашка».
К. Симонов: «История Сашки - это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте, на самой трудной должности - солдатской».
В. Кондратьев: «Сашка» - «лишь малая толика того, что нужно рассказать о Солдате, Солдате-победителе».
В. Быков - В. Кондратьеву: «Вы обладаете завидным качеством - хорошей памятью на все, что касается войны…»; «Адамович прав, «Селижаровский тракт» - самая сильная Ваша вещь, сильнее «Сашки»… Там - выдранный с мясом и кровью кусок войны, непридуманный и неприглаженный, такой, каким и был в те годы. Я очень рад, что появились Вы и сказали свое слово о пехоте».
В. Кондратьев - В. Астафьеву: «Главное сейчас - черствый хлеб правды, без слюней. А правда и стиль продиктует, и манеру, а так пустые это разговоры. Я и не знал, писавши «Сашку», что у меня «инверсии» и какие-то «эллиптические предложения». Писал как Бог на душу положил, чуя, что вещь эту именно так и надо писать, не по-другому».
В. Астафьев - В. Кондратьеву: «Месяц читал твоего «Сашку»… Очень хорошую, честную и горькую книгу собрал».
«Сашка» - литературный дебют В. Кондратьева, которому было тогда под 60: «Видимо, подошли лета, пришла зрелость, а с нею и ясное понимание, что война-то - это самое главное, что было у меня в жизни… Начали мучить воспоминания, даже запахи войны ощущал, не забыл, хотя шли уже 60-е годы, жадно читал военную прозу, но тщетно искал и не находил в ней «своей войны». Понял, что о «своей войне» рассказать могу только я сам. И я должен рассказать. Не расскажу - какая-то страничка войны останется нераскрытой». «Поехал весной 62-го подо Ржев. Протопал 20 километров пехом до самой своей бывшей передовой, увидел ту истерзанную всю, всю испещренную воронками ржевскую землю, на которой валялись еще и ржавые пробитые каски, и солдатские котелки… торчали еще оперения невзорвавшихся мин, увидел - это было самым страшным - незахороненные останки тех, кто воевал здесь, может быть, тех, кого знал, с кем хлебал из одного котелка жидню-пшенку или с кем жался в одном шалашике при минном обстреле, и меня поразило: об этом писать можно только строгую правду, иначе это будет только безнравственно».
Движение прозы о Великой Отечественной войне можно представить так: от книги В. Некрасова «В окопах Сталинграда» - к произведениям «окопной правды» - к роману-эпопее (трилогия К. Симонова «Живые и мертвые», дилогия В. Гроссмана «Жизнь и судьба», дилогия В. Астафьева «Прокляты и убиты»).
В середине 90-х годов, в канун 50-летия со дня окончания войны, четыре признанных писателя публикуют свои новые произведения о войне.
Виктор Астафьев, роман «Прокляты и убиты».
Георгий Владимов, роман «Генерал и его армия».
Александр Солженицын, рассказ «На краях».
Григорий Бакланов, роман «И тогда приходят мародеры».
Все эти произведения представляют собой новые подходы к осмыслению Великой Отечественной войны, содержат в себе серьезные обобщения: о цене победы, о роли исторических лиц (Сталина, Жукова, Хрущева, генерала Власова), о послевоенной судьбе фронтового поколения.
Роман Виктора Астафьева
«Прокляты и убиты»
(1992-1994)
Роман В. Астафьева «Прокляты и убиты» читается тяжело, с большим эмоциональным напряжением. Писатель однажды сказал, что его воспоминания о войне «немилосердны». И это действительно так. «Немилосердно» описана жизнь 201-го запасного полка в лагере, похожем на гулаговскую «чертову яму». «Немилосердно» и сурово изображение форсирования Днепра, закрепления на правом берегу, борьбы за «плацдарм». Критик Валентин Курбатов, который часто бывал у Виктора Астафьева в Овсянке, почувствовал, что писатель устал от того перенапряжения духовных сил, которых потребовала работа над романом. И читателю нет пощады!
Сказанное о характере авторского повествования в романе «Прокляты и убиты» заставляет вспомнить слова В. Быкова, написанные в повести «Карьер». Агеев-старший говорит сыну: «Знаний о войне у вас хватает. Но вот атмосфера времени - это та тонкость, которую невозможно постичь логически. Это постигается шкурой. Кровью. Жизнью. Вам этого не дано». В. Астафьев постиг войну шкурой. Кровью. Жизнью. Отсюда та истовость, страстность, с какой он пишет о событиях 1942-1943 гг.
Мы оказались не готовыми к восприятию такой правды, которую отстаивает В. Астафьев. А без душевной боли нет собственного знания истории. Книги о войне рождаются и живут в атмосфере воспоминаний. И у Астафьева в разные годы были разными и характер воспоминаний, и отношение к прошлому. В этом мы убеждаемся, сравнивая его произведения, написанные в разные годы, например «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1971) и роман «Прокляты и убиты» (90-е гг.).
Астафьев считал, что память о пережитом не умирает; напротив, растет внутренняя потребность «рассказать о самом главном, осмыслить происшедшее масштабно, глубоко, с общечеловеческих позиций. Идущие вослед должны знать правду о войне, очень жестокую, но необходимую, чтобы, познавая, сострадая, негодуя, извлекать из прошлого уроки». В этом высказывании писателя обозначен широкий спектр чувств, которые испытывает читатель, знакомясь с новой книгой о войне. И роман «Прокляты и убиты» вызвал по прочтении разнородные чувства. Посмотрим на него глазами писателей и критиков.
«Черное зеркало» - так назвал свою статью Игорь Штокман. «За что прокляты?» - вопрос вынесен в название статьи Л. Аннинского. «А что, если вся страна наша чертова яма?» - вопрошает А. Немзер. «Прокляты и убиты» - это не проза, - считает В. Леонович. - Это вопль к нашему сердцу, к нашему разумению, к памяти». А. И. Дедков, не принимая романа, не разделяя его разоблачительного пафоса, называет Астафьева «подзадержавшимся свидетелем обвинения», «живописующим и проклинающим полвека спустя». А писатель Кураев, назвавший роман «Прокляты и убиты» «потрясающей, душу обжигающей книгой», воскликнул: «Как не хочется, чтобы это было правдой!»
Признанный авторитет в вопросах военной прозы, да и сам большой мастер, Григорий Бакланов на вопрос ведущего телепрограммы «Без ретуши» о трех лучших произведениях о войне тут же назвал роман Г. Владимова «Генерал и его армия», чуть помедлив, вспомнил «В окопах Сталинграда» В. Некрасова и завершил романом Гроссмана «Жизнь и судьба».
В этот ряд по праву памяти могли бы встать и книги самого Г. Бакланова, и В. Быкова, и К. Воробьева, и Ю. Бондарева. Но в этот ряд Бакланов не включил книгу Астафьева «Прокляты и убиты». Сказалось природное художественное чутье. Оно ему подсказало: книга Астафьева из другого ряда.
Сам же В. Астафьев перечеркнул всю военную прозу, говоря: «Я не был на той войне, что описана в сотнях романов и повестей… К тому, что написано о войне, я как солдат никакого отношения не имею. Я был на совершенно другой войне… Полуправда нас измучила…»
Вопросы и задания для аналитической беседы о романе В. Астафьева
1. Роман «Прокляты и убиты» - произведение автобиографическое. Что вам помогло почувствовать это? Что вам не позволило усомниться в правдивости авторского свидетельства о происходящем?
2. Какие эпизоды произвели на вас самое сильное впечатление? Объясните почему.
3. Ничего - ради интриги! Можно ли так определить основные принципы сюжетосложения романа?
4. Название первой части романа - «Чертова яма». Какие описания, детали делают этот образ ключевым?
5. Назовите героев романа «Прокляты и убиты». Какое представление о них вы составили на основе первой части романа?
6. В картине форсирования Днепра нет ничего от батальной беллетристики. Покажите, что такое заключение правомерно.
7. У каждого писателя, кто писал о войне, своя память о смерти. Своя и у В. Астафьева. Прокомментируйте подобные эпизоды. Как они соотносятся с заглавием романа? Как вы его понимаете?
«ДЕРЕВЕНСКАЯ» ПРОЗА 60-80-х годов
Понятие «деревенская» проза появилось в начале 60-х годов. Это одно из наиболее плодотворных направлений в нашей отечественной литературе. Оно представлено многими самобытными произведениями: «Владимирские проселки» и «Капля росы» Владимира Солоухина, «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» Василия Белова, «Матренин двор» Александра Солженицына, «Последний поклон» Виктора Астафьева, рассказы Василия Шукшина, Евгения Носова, повести Валентина Распутина и Владимира Тендрякова, романы Федора Абрамова и Бориса Можаева. В литературу пришли сыновья крестьян, каждый из них мог сказать о себе те самые слова, которые написал в рассказе «Угощаю рябиной» поэт Александр Яшин: «Я есть сын крестьянина… Меня касается все, что делается на этой земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые еще плугом пахал, на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога».
«Я горжусь тем, что я вышел из деревни», - говорил Ф. Абрамов. Ему вторил В. Распутин: «Я вырос в деревне. Она меня вскормила, и рассказать о ней - моя обязанность». Отвечая на вопрос, почему он пишет в основном о деревенских людях, В. Шукшин сказал: «Я не мог ни о чем рассказывать, зная деревню… Я был здесь смел, я был здесь сколько возможно самостоятелен». С. Залыгин в «Интервью у самого себя» писал: «Я чувствую корни своей нации именно там - в деревне, в пашне, в хлебе самом насущном. Видимо, наше поколение - последнее, которое своими глазами видело тот тысячелетний уклад, из которого мы вышли без малого все и каждый. Если мы не скажем о нем и его решительной переделке в течение короткого срока - кто же скажет?»
Не только память сердца питала тему «малой родины», «милой родины», но и боль за ее настоящее, тревога за ее будущее. Исследуя причины острого и проблемного разговора о деревне, который вела литература в 60-70-е годы, Ф. Абрамов писал: «Деревня - это глубины России, почва, на которой выросла и расцвела наша культура. Вместе с тем научно-техническая революция, в век которой мы живем, коснулась деревни очень основательно. Техника изменила не только тип хозяйствования, но и самый тип крестьянина… Вместе со старинным укладом уходит в небытие нравственный тип. Традиционная Россия переворачивает последние страницы своей тысячелетней истории. Интерес ко всем этим явлениям в литературе закономерен… Сходят на нет традиционные ремесла, исчезают местные особенности крестьянского жилища, которые складывались веками… Серьезные потери несет язык. Деревня всегда говорила на более богатом языке, чем город, сейчас эта свежесть выщелачивается, размывается…»
Деревня представилась Шукшину, Распутину, Белову, Астафьеву, Абрамову воплощением традиций народной жизни - нравственных, бытовых, эстетических. В их книгах заметна потребность окинуть взглядом все, что связано с этими традициями, и то, что их ломало.
«Привычное дело» - так названа одна из повестей В. Белова. Этими словами можно определить внутреннюю тему многих произведений о деревне: жизнь как труд, жизнь в труде - привычное дело. Писатели рисуют традиционные ритмы крестьянских работ, семейные заботы и тревоги, будни и праздники. В книгах много лирических пейзажей. Так, в романе Б. Можаева «Мужики и бабы» обращает на себя внимание описание «уникальных в мире, сказочных заливных приокских лугов», с их «вольным разнотравьем»: «Любил Андрей Иванович луга. Это где еще на свете имеется такой же вот божий дар? Чтоб не пахать и не сеять, а время подойдет - выехать всем миром, как на праздник, в эти мягкие гривы да друг перед дружкой, играючи косой, одному за неделю намахать духовитого сена на всю зиму скотине… Двадцать пять! Тридцать возов! Если и ниспослана русскому мужику благодать божья, то вот она, здесь, перед ним расстилается, во все стороны - глазом не охватишь».
В главном герое романа Б. Можаева открывается самое сокровенное, то, что писатель связывал с понятием «зов земли». Через поэзию крестьянского труда он показывает естественный ход здоровой жизни, постигает гармонию внутреннего мира человека, живущего в ладу с природой, радующегося ее красоте.
Вот еще одна подобная зарисовка - из романа Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: «…Мысленно беседуя с детьми, угадывая по следам, как они шли, где останавливались, Анна и не заметила, как вышла к Синельге. И вот он, ее праздник, ее день, вот она, выстраданная радость: пряслинская бригада на пожне! Михаил, Лиза, Петр, Григорий…
К Михаилу она привыкла - с четырнадцати лет за мужика косит и равных ему косарей теперь во всем Пекашине нет. И Лизка тоже ведет прокос - позавидуешь. Не в нее, не в мать, в бабку Матрену, говорят, ухваткой. Но малые-то, малые! Оба с косками, оба бьют косками по траве, у обоих трава ложится под косками… Господи, да разве думала она когда-нибудь, что увидит эдакое чудо!»
Писатели тонко чувствуют глубинную культуру народа. Осмысляя его духовный опыт, В. Белов подчеркивает в книге «Лад»: «Работать красиво не только легче, но и приятнее. Талант и труд неразрывны». И еще: «Для души, для памяти нужно было построить дом с резьбою, либо храм на горе, либо сплести такое кружево, от которого дух захватит и загорятся глаза у далекой праправнучки.
Потому что не хлебом единым жив человек».
Эту истину исповедуют лучшие герои Белова и Распутина, Шукшина и Астафьева, Можаева и Абрамова.
В их произведениях нужно отметить и картины жестокого разорения деревни, сначала во время коллективизации («Кануны» В. Белова, «Мужики и бабы» Б. Можаева), потом в годы войны («Братья и сестры» Ф. Абрамова), в годы послевоенного лихолетья («Две зимы и три лета» Ф. Абрамова, «Матренин двор» А. Солженицына, «Привычное дело» В. Белова).
Писатели показали несовершенство, неустроенность повседневной жизни героев, несправедливость, чинимую над ними, их полную беззащитность, что не могло не привести к вымиранию русской деревни. «Тут ни убавить, ни прибавить. Так это было на земле», - скажет об этом А. Твардовский. Красноречива «информация к размышлению», содержащаяся в «Приложении» к «Независимой газете» (1998, № 7): «В Тимонихе, родной деревне писателя Василия Белова, умер последний мужик Фауст Степанович Цветков.
Ни одного мужика, ни одной лошади. Три старухи».
А чуть раньше «Новый мир» (1996, № 6) опубликовал горькое, тяжелое размышление Бориса Екимова «На распутье» со страшными прогнозами: «Нищие колхозы проедают уже завтрашний и послезавтрашний день, обрекая на еще большую нищету тех, кто будет жить на этой земле после них… Деградация крестьянина страшнее деградации почвы. А она - налицо».
Подобные явления позволили говорить о «России, которую мы потеряли». Вот и «деревенская» проза, начавшаяся с поэтизации детства и природы, кончилась сознанием великой утраты. Не случаен же мотив «прощания», «последнего поклона», отраженный и в названиях произведений («Прощание с Матерой», «Последний срок» В. Распутина, «Последний поклон» В. Астафьева, «Последняя страда», «Последний старик деревни» Ф. Абрамова), и в главных сюжетных ситуациях произведений, и предчувствиях героев. Ф. Абрамов нередко говорил, что Россия прощается с деревней как с матерью.
Чтобы высветить нравственную проблематику произведений «деревенской» прозы, поставим перед одиннадцатиклассниками такие вопросы:
Какие страницы романов и повестей Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Астафьева, Б. Можаева, В. Белова написаны с любовью, печалью и гневом?
Почему первопланным героем «деревенской» прозы стал человек «трудолюбивой души»? Расскажите о нем. Что тревожит, беспокоит его? Какие вопросы задают себе и нам, читателям, герои Абрамова, Распутина, Астафьева, Можаева?
«ГОД ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА» В ЛИТЕРАТУРЕ 60-80-х годов
«Год великого перелома» - под таким названием вошла в историю пора «сплошной коллективизации»; она захватила 1929-1930 годы. В литературе это историческое явление отражено широко. Это и понятно: большое, переломное событие всегда находит свое многоаспектное освещение. В 30-е годы вышли такие произведения, как «Поднятая целина» М. Шолохова, «Страна Муравия» А. Твардовского, были написаны повести А. Платонова «Котлован», «Впрок». В 60-80-е годы были опубликованы такие книги, как «На Иртыше» С. Залыгина, «Мужики и бабы» Б. Можаева, «Кануны» и «Год великого перелома» В. Белова, «Овраги» С. Антонова, «Касьян Остудный» И. Акулова, «Перелом» Н. Скромного, «Кончина», «Пара гнедых», «Хлеб для собаки» В. Тендрякова. Свое слово о коллективизации сказали В. Гроссман в романе «Жизнь и судьба», В. Быков в повестях «Знак беды», «Облава», А. Твардовский в поэме «По праву памяти», Ф. Абрамов в повести «Поездка в прошлое». Эти произведения составят основу обзорных занятий на тему «Год великого перелома» в литературе 60-80-х годов».
Наличие такого количества произведений на одну тему делает желательной классную выставку книг. Ее оформление, знакомство с представленной на выставке литературой поможет включить в подготовку к уроку значительную часть класса. Начало обзорного занятия может пройти в форме защиты читательского формуляра. Она предполагает ответы на такие вопросы: какие произведения, названные здесь, вы читали? Чем был определен ваш выбор? Чем вы объясняете такой повышенный интерес писателей к теме коллективизации? Какие аспекты этой темы они отразили в своих произведениях? Почему эти книги приобрели остросовременное звучание? Постановка подобных вопросов предполагает обзорно-концептуальный подход к занятиям по данной теме. Он позволит сочетать общие характеристики с достаточно подробным рассмотрением отдельных произведений, например романов Б. Можаева «Мужики и бабы», «Кануны» В. Белова.
Некоторые имена, названные здесь, мало знакомы школьникам, поэтому одна из забот учителя - представить писателей, привести их высказывания, сослаться на важные факты их биографии и т. п. При этом необходимо подчеркнуть: слово современного писателя продиктовано потребностью понять истоки наших бед. Слово их звучит публицистически остро и требовательно: «Возродить в крестьянстве крестьянское!» - так названа одна из статей В. Белова. В очерке Б. Можаева «Мужик» говорится:
«Пора уже понять простую истину - все начинается с земли, только она может дать несравнимую ни с чем - ни с нефтью, ни с золотом, ни с алмазами самую скорую прочную отдачу - богатство… Не бывает крепкой державы, земля которой не кормит свой народ… Мужик должен возродиться, если мы хотим жить в достатке и быть независимым государством. Мужик-кормилец. Не беспорточник, а работящий, преуспевающий - и работник и предприниматель. Хозяин…
А для того, чтобы он не только вернулся, но и утвердился, нам надо изменить всю систему землепользования, разобраться в том, что же произошло в 1929-1930 годах? Что же надо сделать для этого?
Для начала самую малость: признать сталинскую коллективизацию преступлением против народа».
Сплошную коллективизацию Б. Можаев называет «трясучей лихоманкой - кулакоманией», «кромешным адом», «жестокой порой головотяпства», «вселенским геноцидом», который, уничтожив мужика, осиротил деревню и оставил землю беспризорной. С перегибов коллективизации и началось размывание нравственного чувства хозяина на земле, что постепенно обернулось разрушением духовного начала. Именно об этом писал Ф. Абрамов в открытом письме землякам «Чем живем-кормимся».
Боль и тревога, с какой говорят современные писатели о нравственных потерях народа, о том, что произошло с российской деревней, рождали у них желание «разобраться, как испокон веков крестьянская вселенная устроена была». Это намерение В. Белов осуществил в своей книге о народной эстетике «Лад» и в первой книге «Канунов», а Б. Можаев - в романе «Мужики и бабы».
Как считали В. Белов и Б. Можаев, деревня жила до 1929 года в одних ритмах, после 1929 - в других. Этого не почувствуешь, если торопливо перелистаешь страницы первых книг романов «Кануны» и «Мужики и бабы» и сразу обратишься к событиям, связанным с коллективизацией. Сам Б. Можаев настаивал: «Первый и второй тома надо рассматривать как единую книгу. Первый рассказывает о крестьянстве в предгрозье, второй обращен к переломной поре в крестьянском мире».
Вот почему мы считаем целесообразным начинать разговор о романе «Мужики и бабы» с постижения внутреннего мира первой книги, общая тональность которой подчеркнута эпиграфом:
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно…
Ощущаешь глубокую сопричастность автора этому миру, погружение в его атмосферу. Большое село Тиханово, добротные дома мужиков, привычные ритмы крестьянских работ, семейные заботы и тревоги, труд и праздники… Обо всем этом ведет свое неторопливое повествование автор. Внимание к нему направлялось такими вопросами, которые давались для домашнего обдумывания:
Задание № 1. На примере первой книги романа покажите, насколько справедливо утверждение: «Роман Б. Можаева силен не своими мыслями, а своими картинами». Какие картины деревенской жизни отличаются особой выразительностью? Как с ними соотносится эпиграф к роману? Подготовьте выразительное чтение или художественный пересказ отдельных фрагментов и эпизодов.
Выполняя эти задания, ученики почувствуют, какое богатство зарисовок, красок, образов возникает на страницах романа, насколько они художественно убедительны и оправданны. Выразительное чтение отрывков из романа, внимание к слову писателя откроют ученикам разные грани таланта Можаева-прозаика. Он предстанет перед ними и как бытописатель, и как психолог, и как пейзажист.
Задание № 3. Покажите, как реализована в романе В. Белова мысль писателя: «Не хлебом единым жив человек». Рассмотрите серию эпизодов, в которых В. Белов развивает важную художественную идею: в союзе с природой, в гармонии с ней человек «создавал себя и высокую красоту своей души, отраженную в культуре труда».
От учеников требовалось не только воспроизвести серию эпизодов, описаний (мечта Павла Пачина построить чудо-мельницу, которая будет «махать крыльями над всей Шибанихой, над всем белым светом», описание сосны-великанши, что стояла, «будто заколдованная»; одна из традиций русской деревни - люди «пришли на помочи». И вот она, выстраданная радость Павла, - его мельница «там, на угоре», словно храм стоит).
Задание № 4. Почему такие эпизоды заняли важное место в романах о коллективизации? Как они перекликаются с требованием В. Белова: «Возродить в крестьянстве крестьянское»? Какой смысл писатель вкладывает в эти слова?
На основе прочитанного учитель помогал старшеклассникам сделать такое заключение: крестьянин - это не только профессия и принадлежность к определенному сословию, это особое состояние души. Оно определялось способностью откликнуться на «зов земли», пережить радость общения с миром природы, потребностью в человеческой открытости перед окружающим миром. Серия картин и эпизодов, о которых речь шла на уроке, раскрывает это состояние души; его можно обозначить одним словом «лад». Это естественное состояние души «сеятеля и хранителя» земли, оно было разрушено во время сплошной коллективизации. В сосредоточенном раздумье писателей о ее последствиях, о глубине трагедии, мере духовных и нравственных потерь все зарисовки, которые раскрывают жизнь крестьянского мира в предгрозье, занимают важное место.
Произведения о коллективизации сильны не только своими картинами, но и своими мыслями. Писатели любят умных, думающих мужиков, к их мнению прислушиваются, дают им возможность высказаться на собраниях, в разговоре с близкими, на мужицких посиделках. Ключевой, проходящей через весь роман «Мужики и бабы» является мысль, высказанная Андреем Ивановичем Бородиным: «Не то беда, что колхозы создают, беда, что их делают не по-людски». В этих словах - весь узел проблем, рассматриваемых Б. Можаевым. На их раскрытие были направлены такие вопросы и задания учащимся:
Задание № 5. Что имеет в виду Андрей Иванович Бородин, говоря, что колхозы «делают не по-людски»? Расскажите об этом подробно.
Задание № 6. «Мужики и бабы» - роман-хроника. В нем много дат. В чем значимость этой детали? Как она помогает нам понять события и само время? С какой целью автор приводит документы? Какие?
Задание № 7. Воспроизведите сцены раскулачивания. Прокомментируйте их.
Задание № 8. Как по мере развития событий нарастает ощущение трагедии? Как идет ее осмысление? Полемичность, дискуссионность романа.
Задание № 9. «Активисты от властей». Их нравственная характеристика. Отношение к ним автора.
Приступая к беседе по заданным вопросам, отметим: в романе Б. Можаева два эпиграфа. Взятые для одного из них пушкинские слова «Да ведают потомки православных / Земли родной минувшую судьбу» обозначают широкую эпическую тему, которая определила хроникальный характер повествования. «Я писал роман-хронику, строго ограниченную определенным временем, а не эпопею о становлении колхоза или о судьбе главного героя», - читаем в эпилоге. Как видим, главное в замысле автора - запечатлеть исторический момент, который известен как «год великого перелома». Жанр хроники оказался предпочтительным не только для Б. Можаева. Хроникальный характер носила первая книга «Поднятой целины», повесть А. Платонова «Впрок» имела подзаголовок «Бедняцкая хроника», С. Залыгин в повести «На Иртыше» писал хронику событий в сибирском селе Крутые Луки. Жанровое обозначение романа В. Белова «Кануны» - «Хроника конца 20-х годов», его же «Год великого перелома» - «Хроника девяти месяцев».
Время властно врывается в художественную ткань произведений, сообщая всем сценам и эпизодам внутреннюю экспрессию, динамику и напряженность. Строго выдержанная хроникальность особенно заметна во второй книге романа «Мужики и бабы». Каждый поворот событий здесь обозначен датой (например, 14, 15, 17, 24, 28 октября). Это значимая деталь в романе, получившая дополнительное усиление: «текущий момент», «сжатые сроки», «последний и решающий час», «предельные рубежи». За этими словами стоят сложнейшие коллизии той поры.
Люди пытаются понять свое время, каждый характеризует его по-своему: «Времечко наступило не до песен и застолиц…», «Наше время лимитировано историей… Подошло время тряхнуть как следует посконную Русь», «Время теперь не то, чтобы нянчиться с тобой», «Время-то какое? Какое время, господи! Содом и Гоморра…», «Время теперь боевое. Революцию никто не отменял».
«Активисты от властей» пытаются опередить время, Б. Можаев не зря называет Возвышаева и его компанию «торопильщиками»: они ведут счет не на месяцы и недели, а на дни и часы. «Теперь насчет сроков. Хлебные излишки внести в течение двадцати четырех часов, считать с данного момента. Кто не внесет к завтрашнему обеду, будет немедленно обложен штрафом. А затем приступим к конфискации имущества», - категорично заявил Возвышаев, самовольно вводя чрезвычайные меры. И это не пустые слова. В романе есть потрясающий эпизод (он приводился на уроке - гл. 6). В сельсовет, где собралась группа по раскулачиванию во главе с Зениным, приходит Прокоп Алдонин для уплаты штрафа (ему и Клюеву в случае неуплаты грозят чрезвычайные меры).
«- Поздно! Время истекло, - строго сказал Зенин.
Нет, извиняюсь. - Прокоп расстегнул пиджак, вынул из бокового кармана часы на золотой цепочке и сказал, поворачивая циферблатом к Зенину: - Смотри! Еще полчаса осталось. Мне принесли повестку ровно в девять. Вот тут моя отметка. - Он положил повестку на стол и отчеркнул ногтем помеченное чернильным карандашом время вручения…
Вот. Ровно семьсот рубликов. Распишитесь в получении, - протянул он Кречеву пачку денег».
Такого оборота дела Зенин не ожидал, и, когда Кречев предложил послать за Клюевым, чтобы и тот внес штраф, последовало решительное «нет»:
«- Ни в коем случае, - заторопился Зенин. - Надо идти. И не мешкая. Приказ есть приказ - и мы должны его исполнить.
Дак еще время не вышло, - колеблясь, возразил Кречев.
Пока дойдем - и срок наступит. Вон, всего двадцать минут осталось! - показал Зенин свои часы, вынув их из брючного кармана. - Пошли!»
Через двадцать минут на дворе Клюева пролилась кровь. И это не единственный в романе трагический эпизод.
Суть ситуации, сложившейся во время сплошной коллективизации, автор в эпилоге характеризует так: «Вся жизнь в Тиханове поднялась на дыбы, как норовистая лошадь». Этот полный экспрессии образ знаком читателю. Вспомним начало двенадцатой главы романа «Поднятая целина»: «Жизнь в Гремячем Логу стала на дыбы как норовистый конь перед трудным препятствием». Что угадывается в этом сходстве метафорических сравнений? Стремление типизировать процессы, происходившие в ту пору в деревне? Желание подчеркнуть, что сплошная коллективизация осуществлялась по одному сценарию и на Дону, и на Рязанщине? В таком случае что нового дает роман Б. Можаева по сравнению с шолоховской «Поднятой целиной»? Такие вопросы не могут не возникнуть на уроках. Однозначный ответ на них вряд ли возможен. Они требуют раздумья. Нужны и внимательное чтение, и глубокая аналитическая работа. Только в этом случае ученикам будет интересна авторская версия «перелома».
Отметим прежде всего, что Б. Можаев, как и М. Шолохов, дает возможность высказаться мужику, по отношению к которому и было совершено насилие. Среди множества высказываний ученики выделили такие:
Если уж зудят руки у начальства, так они все равно перекроят по-своему.
Напрасно упираешься, Андрей. Все равно свалят. Одними налогами задушат.
В этой жизни мы перестали быть хозяевами. Нас просто загоняют в колхозы, как стадо в тырлы. И все теперь становится не нашим: и земля, и постройки, и даже скотина… Все чужое. И сами мы тоже чужие…
Разве есть такое место, где можно пересидеть, пережить эту чертову карусель?
Куда жаловаться?
Такие… не токмо что амбары, души нам повывернут.
Омманут, мужики. Ей-богу, завлекут и омманут.
Это как же иттить в колхоз? Добровольно на аркане?
Прижмут - пойдешь.
Как видим, каждый по-своему осмысливает тот разлад, который начался с коллективизации, но ощущение безнадежности, безысходности сквозит в каждом высказывании. Главную опасность мужики видят в отчуждении их от земли. Острее всех это почувствовал Андрей Иванович Бородин:
«- Не то беда, что колхозы создают; беда, что делают их не по-людски, - усе скопом валят: инвентарь, семена, скотину на общие дворы сгоняют, всю, вплоть до курей… Все под общую гребенку чешут, все валят в кучу. Нет, так работать может только поденщик. А мужику, брат, конец приходит… Мужик - лицо самостоятельное. Хозяин! Мужик - значит, опора и надежа, хозяин, одним словом, человек сметливый, сильный, независимый в делах… За ним не надо приглядывать, его заставлять не надо. Он сам все сделает как следует. Вот какому мужику приходит конец. Придет на его место человек казенный…»
Тревоги, которые высказал Андрей Иванович Бородин, одолевали не только его. Вспомним крестьян из сибирского села Крутые Луки (С. Залыгин. «На Иртыше») - Степана Чаузова, Фофана, Нечая, прислушаемся к их разговорам на мужицких посиделках. Их донимают многие вопросы. «Вот объясни мне, Ягодка Фофан, - допытывался Нечай, - к примеру, я нонче утром слажу с печи, похлебал щей, после - подался в колхозную контору. Спрашиваю: «Что мне, товарищ мой начальник, робить?» Ты подумал, пораскинул: «Подавайся, Нечай, по сено… За Иртыш». А назавтра снова у тебя спрашиваю: куда ты меня определишь?.. Так неужто я после того крестьянин? А?! По-крестьянски-то я с вечера обмечтал, как запрягу, да как мимо кузни проеду… Я кажинный день зараньше себе отмерил, день за день, и вся линия моей жизни складывается. А тут? Ты, значит, будешь думать, а я - сполнять. Год, другой минул - из тебя уже какой-никакой начальник вылупился, ты командовать привычку взял, а я - как тот поросенок с рогулькой на шее: в одну дырку мне рогулька ходу не дает, в другую - и не думай, ходи, где позволено. Так ведь люди - не поросята, их по одной стежке не погонишь, они - разные».
Вот философия жизни истинного крестьянина! Примечательно, что Нечай вступил в колхоз одним из первых, чтобы ясно видеть, что выбрал, а не чувствовать себя «овечкой». Внутренняя свобода, независимость в суждениях, делах и поступках, сама возможность распорядиться собой, своей жизнью, загодя «обмечтать», что делать с утра, - вот что стоит, по мнению С. Залыгина, за словом «хозяин». И в этом он солидарен с В. Беловым, Б. Можаевым, Ф. Абрамовым, которые всей логикой своих произведений утверждают: есть только два способа хозяйствования на земле - свободный и принудительный. Коллективизация с самого начала покоилась на принуждении.
Коллективизация должна была объединить людей, а она, как показали писатели, их разъединила. «Одни безумствуют, сеют ненависть, другие мечутся, страдают, прячутся», - с горечью отмечает Успенский. Эти наблюдения учителя из романа «Мужики и бабы» заставляют нас вспомнить, как в разоренном доме Клюева «сняли иконы вместе с божницами, раскололи в щепки и сожгли на глазах всего народа». Как спустя несколько дней с тихановской церкви сняли колокола, церковь переименовали в дурдом и потом открыли ссыпной пункт (гл. 7).
«Село затаилось в ожидании новых ударов и бедствий». И они пришли. Б. Можаев рисует крестьянский двор в минуту разорения и горя - идет череда раскулачивания (гл. 11, 12). Сами сцены раскулачивания и выселения знакомы нам по роману «Поднятая целина», и как будто бы в их «драматургии» Б. Можаев ничего не меняет. Он, как и Шолохов, идет от жизни. Тем не менее роман «Мужики и бабы» в этой своей части звучит трагичнее. Можаев изображает то, что осталось за рамками «Поднятой целины»: он показывает, с каким размахом готовилось к операции районное начальство: заседания штаба по раскулачиванию, инструктаж представителя райкома, директивы и т. п.
Рекомендовано «начинать одновременно во всех селах, то есть не дать опомниться, застать врасплох», особо опасных кулаков брать под стражу и отправлять с милицией в райцентр, «семьи из домов выселять, с собой не давать никакой скотины, ни добра - вывозить из дому в чем есть». «Во время раскулачивания по райцентру бесцельное хождение запрещается. Все улицы берутся под надзор. Объявляется боевая готовность номер один - круглосуточно. Оружие и боеприпасы, у кого еще не имеется, взять с утра в райкоме» (гл. 11). Своей директивой райком по существу объявлял чрезвычайное положение в районе, а ликвидация кулачества как класса рассматривалась как боевая операция. Писатель показывает, что буквальное понимание директив - свидетельство абсурдности мышления и действий «активистов от властей». Вспомним, например, что говорит Сенечка Зенин своей жене Зинке: «Какая теперь взята линия главного направления? Вот она, ребром поставлена, - Сенечка пристукнул ребром ладони по столу, - линия на обострение классовой борьбы. На о-бо-стрение! Значит, наша задача - обострять… Пока держится такая линия, надо успеть проявить себя на обострении».
И «обостряли»! И проявляли себя! Убедительнее всего этот мотив выражен в эпизодах, где главным действующим лицом был Возвышаев: собрание актива в Гордеевском узле - гл. 9, заседание районного штаба по сплошной коллективизации - гл. 11, кампания по сплошной коллективизации - гл. 13, крестьянские волнения - гл. 14. Каковы мотивы и логика поведения «активистов от властей»? Почему автор называет их «погромщиками»? Эти вопросы выводят нас к размышлениям о теории, философии, которые исповедовали возвышаевы, поспеловы, зенины.
Из 30-х годов пришло к нам выражение «Лес рубят - щепки летят». В романе «Мужики и бабы» его произносит секретарь райкома Поспелов. Отстаивая теорию «классовой обреченности», он говорит: «Мы расчищаем эту жизнь для новых, более совершенных форм. И оперируем целыми классами. Личности тут не в счет». Действительно, во время сплошной коллективизации личность в счет не шла. Кулаком мог оказаться любой. Так, добирая до плановой цифры, объявили кулаком пастуха Рагулина, был арестован Бородин, отказавшийся «кулачить». Перекрывая «процент, спущенный районом», в Тиханове к раскулачиванию и выселению вместо двадцати четырех семей утвердили двадцать семь. «Дополнительно подработаны», - докладывает Зенин Возвышаеву, - «столяры Гужовы» и «кустарь-одиночка, некто фотограф Кирюхин». «Молодцы!» - одобряет Возвышаев. «Орел!» - говорит он о Зенине.
Подобная «подработка» была в духе времени. «Лишняя трагедия» никого не беспокоила, напротив, она украшала плановую отчетность. Яркий тому пример - диалог из повести С. Антонова «Овраги».
«- Неловко, Клим Степанович, кулаков много - два и две десятых процента.
Не может быть!.. Ты что, позабыл, что мы с Острогожским райном соревнуемся! Они к октябрьским шесть процентов раскулачили, а у нас два и две десятых?! Ты, я гляжу, сильно мужиков жалеешь. Вчера в Ефимовке уполномоченного по заготовкам избили. В больнице лежит. Кто бил? Бедняки? Какие они бедняки, если они уполномоченных бьют. Не бедняки они, а подкулачники. Перепиши их всех - и будет у тебя еще полпроцента».
У «торопильщиков» и «погромщиков» была и своя философия. Наиболее откровенно ее выразил в романе Можаева секретарь райкома комсомола Тяпин. В споре с ним по поводу происходящих в районе событий Мария Обухова употребила выражение «пиррова победа».
«- Полководец был такой в древности. Победу одержал ценой жизни своих воинов и в конечном итоге все проиграл.
На круглом добродушном лице Тяпина заиграла младенческая наивная улыбочка:
Дак он же с войском дело имел, а мы с народом, голова! Народ весь не истребишь. Потому что, сколько его ни уничтожают, он тут же сам нарождается. Народ растет, как трава».
Нельзя пройти мимо еще одного эпизода - выгоняют на улицу, ссылают семью участника гражданской войны, бывшего красноармейца Прокопа Алдонина (гл. 12). Мы видим, как проводят последнюю ночь в родном доме пятеро ребятишек, их мать, как пытались помешать им взять узелок с харчами, как неожиданно умер их отец («Одним классовым врагом стало меньше», - спокойно сказал по этому поводу Зенин), и мы поймем, что значит «раскулачивать без мерехлюндий». «И без пощады». С этими словами невольно связывается концовка романа В. Белова «Год великого перелома»: «…В полевой сумке Скачкова хранился толстый граненый карандаш фабрики имени Сакко и Ванцетти. Заостренный с обоих концов, карандаш этот вызывал у хозяина гордость и самоуважение, один конец был синий, другой красный. Разбирая районные списки и следственные дела арестованных недоимщиков, Скачков пользовался двумя концами. Отмеченные синим концом попадали во вторую категорию, красная птичка садилась напротив первой категории…
Жители деревни Ольховицы Данило Семенович Пачин и Гаврило Варфоломеевич Насонов, помеченные красными галочками, согласно девятому пункту, подлежали немедленному расстрелу».
Леденят душу эти строки.
«Не по-людски» начатая и проведенная, коллективизация обернулась для народа нашего тяжелейшей трагедией. Сколько жизней она унесла, сказать никто не может. Называют разные цифры, причем счет идет на миллионы. Рассказ В. Тендрякова «Пара гнедых» заканчивается документальной репликой: «Уинстон Черчилль в своей книге «Вторая мировая война» вспоминает о десяти пальцах Сталина, которые тот показал, отвечая ему на вопрос о цене коллективизации. Десять сталинских пальцев могли, видимо, означать десять миллионов раскулаченных - брошенных в тюрьмы, высланных на голодную смерть крестьян разного достатка, мужчин и женщин, стариков и детей».
До Федора Абрамова дошла другая цифра: «…20 млн. Это неточно. Людей в России не считают. Свиней, конское поголовье считают, сколько кубов леса заготавливают - считают, а людей не считают.
20 млн. И какие 20 млн. Отборные». Эту дневниковую запись Ф. Абрамова мы находим в черновых материалах повести «Поездка в прошлое», опубликованной в журнале «Новый мир» (1989, № 5). Эта запись заставляет вспомнить строки Александра Твардовского:
Тут ни убавить,
Ни прибавить, -
Золотусский И. П. Исповедь Зоила: Статьи, исследования, памфлеты. - М., 1989.
Агеносов В. В., Маймин Е. А., Хайруллин Р. З. Литература народов России. - М., 1995.
Ерофеев Виктор. Русские цветы зла. - М., 1997.
Бондаренко В. Реальная литература. - М., 1996.
Социокультурная ситуация второй половины ХХ века (1950-1990-е годы): вступление цивилизации в стадию постиндустриального, посттоталитарного общества, новые технологии, освоение космического пространства, дальнейшее освоение природных недр. Осознание экологического и духовного кризиса современной цивилизации, стандартизация жизни, массовая культура, заменившая тоталитарную, потребительское отношение к жизни, исчезновение утопического сознания, разрушение веры в разум человека.
Особое внимание литературы привлекает философия П. Тейяра де Шардена, А. Швейцера, М. Хайдеггера (существование человека в бытие, связи с ним), теории французского постструктурализма (Ж. Деррида, Ж. Бодрийар, Р. Барт, Ю. Кристева), развиваются концепции культуры-игры, культуры-спорта (Х. Ортега-и-Гассет, Й. Хейзинга).
Литература второй половины ХХ века характеризуется многообразием жанровых форм (малые и большие эпические произведения, психологическая драма, лирика и поэма), развитием традиционных стилей и направлений и появлением новых, соблюдением канонов и стремлением к новаторству.
Литература второй половины ХХ века подразделяется на периоды:
Литература конца 1950-60-х годов (период «оттепели»): направленность на освоение социальной действительности, эстетика «правды жизни», аналитизм вместо синтеза, индивидуальность вместо типичности. Реставрация социального оптимизма - утопическая идея нравственного совершенствования общества. Отчуждение общественного сознания от государственной идеологии и сохранение ценности социальных связей («человек группы» вместо человека класса). Диссидентское движение и андеграундная культура. Формирование различных литературных направлений: продолжение традиций реалистической литературы («производственный» роман, «деревенская» проза, психологическая поэзия), возрождение традиций (модернизм), зарождение русского постмодернизма. Отказ от принципа идеализации действительности, принципы аналитизма и критики реальности, изменение принципа историзма, установка на поликонфликтное восприятие мира. Возникновение новых литературно-художественных журналов: «Юность» (1955), «Дружба народов» (1955), «Наш современник» (1964), «Новый мир» под руководством А. Твардовского.
Литература 1970-80-х: поиск метафизических основ бытия и универсальных ценностей, сущности и смысла человеческого существования. Кризис рационализма, увлечение различными религиозными, эзотерическими учениями. Человек в природном бытии и человек в истории человечества и вечности. Обращение к поэтике мифа, к символизации, попытка дать целостную картину мира. Утрата веры в универсальные ценности, наступление массовой культуры, обилие информации, формирование фрагментарного сознания, игровое отношение к действительности. Альтернативная молодежная культура, литература андеграунда. Эклектичный характер культуры в связи с освоением «задержанной» и эмигрантской литературы в конце 1980-х годов.
Литература 1990-х: период социальных и общественных потрясений, распад Советского Союза. Кризис традиционных представлений о роли литературы и культуры. Игровая (эстетическая) фаза в истории современной литературы. Приоритеты постмодернистской культуры. Тотальный скептицизм в понимании человека. Синтез литературных течений, диалог между традицией и неоавангардом.
Учебная и справочная литература:
1. Ащеулова, И. В. Русская поэзия второй половины ХХ века: имена и мотивы: учебное пособие / И.В. Ащеулова. - Кемерово, 2007.
2. История русской литературы ХХ века (20 – 90-е годы). Литературный процесс: учебное пособие. - М.: Изд-во Московского ун-та, 2006.
3. История русской литературы ХХ века: В 2-х ч. / Под ред. В. В. Агеносова.- М.: Дрофа, 2007.
4. Лейдерман, Н. Л. Липовецкий, М. Н. Современная русская литература: в 3-х книгах. Учебное пособие / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. - М., 2001. Кн. 1 - 1953-1968; кн. 2 - 1968-1986; кн. 3 - 1986-1990-е годы.
5. Мусатов, В. В. История русской литературы первой половины
ХХ века / В.В. Мусатов. - М., 2001.
6. Русская литература ХХ века: В 2 т.: учебное пособие / А. П. Кременцов и др. - М.: Academia, 2005.
7. Русские писатели 1800 – 1917. Биографический словарь: В 5-ти т. Т. 1. - М., 1989.
8. Русские писатели. Биобиблиографический словарь: В 2-х т. - М., 1990.
9. Русские писатели. ХХ век. Биобиблиографический словарь. В 2-х ч. / Под ред. Н. Н. Скатова. - М.: Просвещение, 1998.
Дополнительная учебная литература:
1. Бавин, С.П.Судьбы поэтов серебряного века. Библиографические очерки / С.П. Бавин, И. В. Семибратова. - М., 1993.
Литература
середины 1950-1990-х гг.
В обзоре литературы данного периода следует
выделить 50-е годы (II пол.) - 60-е годы и 70-е - 90-е годы. Каждый из этих
периодов литературы имеет свои особенности развития.
Литература «оттепели»
Конец 50-х - 60-е годы в жизни общества и литературы обозначены как период оттепели.
Смерть Сталина, прошедший после этого XX съезд партии, доклад Хрущева о культе личности Сталина привели к большим общественным переменам. Литературная жизнь этих лет отмечена чертами большого оживления и творческого подъема. Начал выходить целый ряд новых общественно-политических, литературно-художественных и литературно-критических журналов: "Москва", "Юность", "ВЛ", "Русская литература", "Дон", "Урал", "На подъеме", "Иностранная литература".
Проходят творческие дискуссии: о реализме, о современности, о гуманизме, о романтизме. Возрождается внимание к специфике искусства. Проходят дискуссии о самовыражении, о "тихой" лирике, о документе и вымысле в художественном творчестве. Большое значение в эти годы уделяется развитию критики: принято постановление (1971 г.) "О литературно-художественной критике". В литературе были восстановлены имена и книги писателей, незаслуженно забытых: И. Бабеля, А. Веселого, И. Катаева, П. Васильева, Б. Корнилова. В литературу возвращаются произведения таких писателей, как М. Булгаков ("Избранная проза", "Мастер и Маргарита"), А. Платонов (проза), М. Цветаева, А. Ахматова, Б. Пастернак. 60-е годы историки литературы считают феноменом в истории русской литературы XX века.
Этот период явил миру целое созвездие имен талантливых прозаиков. Это прежде всего писатели, которые пришли в литературу после войны: Ф. Абрамов, М. Алексеев, В. Астафьев, Г. Бакланов, В. Богомолов, Ю. Бондарев, С. Залыгин, В. Солоухин, Ю. Трифонов, В. Тендряков. Расцвет творчества этих писателей приходится на 60-е годы. Особенностью литературного процесса этого периода является расцвет художественной публицистики (В. Овечкин, Е. Троепольский, Б. Можаев).
Процесс социально-культурного обновления уже в конце 1950-х годов шел крайне сложно и внутренне противоречиво. Наметилось отчетливое размежевание и даже противостояние двух сил. Наряду с явно положительными тенденциями, публикацией новых произведений, нередки были острые критические нападки и даже организованные кампании против ряда писателей и произведений, обозначивших новый этап общественно-литературного развития. (Повесть И. Оренбурга "Оттепель" и его мемуары "Люди, годы, жизнь", романы Б. Пастернака "Доктор Живаго", В. Дудинцева "Не хлебом единым" и др.)
Сюда же можно отнести грубые проработанные выступления Н.С. Хрущева по адресу некоторых деятелей искусства, молодых поэтов и прозаиков на встречах с творческой интеллигенцией в конце 1962-начале 1963 года. В 1962 Хрущев решил поставить под более жесткий контроль «разболтавшихся» писателей и художников, которые требовали большей свободы творчества. На встрече с деятелями культуры он подверг некоторых из них резкой критике. Посетив выставку новых произведений изобразительного искусства в Манеже в декабре 1962, Хрущев обнаружил там картины и скульптуры, выполненные в стиле абстракционизма, модном на Западе. Хрущев, который не разбирался в современном искусстве, был разгневан, решив, что художники издеваются над зрителями и зря проедают народные деньги. В своем осуждении он дошел до прямого оскорбления. В результате многим участникам выставки запретили выставляться, лишили заработка (ни одно издательство не принимало их работы даже в качестве иллюстраций). В среде интеллигенции такая реакция вызвала резкое недовольство, начали быстро распространяться критические мнения о нем самом и его политике, появилось множество анекдотов.
Были подвергнуты критическому разносу
произведения художника Роберта Фолька, скульптора Эрнеста Неизвестного, поэта
Андрея Вознесенского, кинорежиссера Марлена Хуциева. Ожесточенным нападкам
подвергались произведения, опубликованные в "Новом мире" А.
Твардовского вплоть до его вынужденного ухода из журнала в 1970 г. Это также
травля Бориса Пастернака, судебный процесс над Иосифом Бродским, обвиненным в
"тунеядстве" и сосланными на Север, "дело" Андрея
Синявского и Юлия Даниеля, осужденных за их художественные произведения,
опубликованные за границей, преследование А. Солженицына, В. Некрасова,
Александра Галича.
Литература 70-90-х годов
Уже с середины 60-х годов "Оттепель" пошла на убыль. Период "оттепели" сменился в брежневские времена застоем (70-80-е годы). Период этот отмечен таким явлением, как диссидентство, в результате которого многие талантливые писатели ни были насильственно разлучены с Родиной и оказались в вынужденной эмиграции (А. Солженицын, В. Некрасов, Г. Владимов, Н Аксенов, И. Бродский).
С середины 1980-х годов, с приходом к власти М.С. Горбачёва, в условиях развернувшихся в стране бурных социально-политических перемен, получивших название "перестройки", под лозунгом "ускорения", "гласности", "демократизации" резко Изменилась ситуация в общественно-культурной жизни и в литературе, что привело к публикаторскому "взрыву", особенно в Секущей периодике. Журналы "Новый мир", "Знамя", "Юность" достигают невиданных тиражей. Печатается большое количество "задержанных" произведений.
В культурной жизни страны возникло явление, обозначенное термином "возвращенная литература". Отмечены новые подходы к переосмыслению многого в прошлом, включая и достижения советской "классики". Во 2-й половине 1980-х и в 1990-е годы в читательское, критическое и исследовательское восприятие, а также в школьные и вузовские программы и учебные пособия стали входить, изучаться, осмысляться как важнейшие составные части литературные процессы XX столетия, наиболее острые и общественно значимые произведения М. Булгакова и Андрея Платонова, В. Гроссмана и А. Солженицына, Анны Ахматовой и Бориса Пастернака, ранее находившиеся под запретом.
Особое внимание было привлечено к творчеству писателей русского зарубежья - первой и последующей волн эмиграции: Ивана Бунина и Владимира Набокова, Владислава Ходасевича и Георгия Иванова и др. В литературу возвращаются имена Василия Аксенова, Георгия Владимова, Владимира Войновича, Сергея Довлатова, Владимира Максимова, Виктора Некрасова, Иосифа Бродского, Александра Галича.
Во второй половине 1980-х годов в творчестве
видных писателей выделились некоторые проблемно-тематические пласты
художественной и мемуарной литературы об историческом прошлом, прежде всего,
относящемся к трагическим событиям и испытаниям эпохи (сталинские репрессии,
раскулачивание и 1937 год, "лагерная тема"). В этом плане большой
интерес представляли лирические произведения большой формы: поэмы-циклы А.
Ахматовой ("Реквием"), А. Твардовского ("По праву-памяти")
и др. Вслед за публикацией выдающихся произведений 20-30-х и 50-60-х гг., в
которых осмыслялся сложный исторический опыт страны и народа (А. Платонова
"Котлован", "Чевенгур", М. Булгакова "Дьяволиада"
и "Собачье сердце", В. Гроссмана "Жизнь и судьба",
"Все течет", А. Солженицына "В круге первом", "Раковый
корпус", Ю. Домбровского "Хранитель древностей", "Факультет
ненужных вещей", В. Шаламова "Колымские рассказы") появились и
другие, "задержанные" произведения 60-70-х годов ("Новое
назначение" А. Бека, "Белые одежды" В. Дудинцева, "Ночевала
тучка золотая" А. Приставкина, "Дети Арбата" А. Рыбакова.)
Читательскую аудиторию в то время особенно волновал вопрос: будет ли создана исторически достоверная, подлинно философская литература об эпохе и ее людях во всей сложности и противоречивости их судеб и характеров. Литература этих, а также последующих лет развивалась очень сложно, в ней проявлялась линия не только реализма, но и неоавангардизма и постмодернизма.
Конец 80-х 90- е годы в развитии литературы критик Г. Белая охарактеризовала как "другая" проза. Ее представляют такие писатели как Л. Петрушевская, Т. Толстая, Венедикт Ерофеев, Валерия Нарбикова, Вячеслав Пьецух, Вл. Сорокин и др.
Их произведения полемичны по отношению к советской действительности. Художественное пространство писателей этой школы - общежитие, коммуналки, кухни, казармы, тюремные камеры. Их персонажи - маргиналы: бомжи, люмпены, воры, пьяницы, хулиганы, проститутки.
оттепель литературный перестройка писатель
В обзоре прозы следует остановиться на общих закономерностях ее развития. Попытки постижения противоречий социально-политического развития обозначены в таких произведениях II половины 50-х и начала 60-х годов, как "Оттепель" И. Эренбурга, "Не хлебом единым" В. Дудинцева, "Битва в пути" Г. Николаевой. В них акцентируется внимание на социальных, нравственно-психологических проблемах.
В произведениях, созданных в годы "оттепели", большое внимание привлекает не традиционное изображение схватки двух миров в революции и гражданской войне, а внутренние драмы революции, противоречия внутри революционного лагеря, столкновение разных нравственных позиций людей, вовлеченных в историческое действие. Такова основа конфликта в повести П. Нилина "Жестокость", в которой гуманистическая позиция молодого сотрудника угрозыска Веньки Малышева вступает в противоречие с бессмысленной жестокостью начальника угрозыска Узелкова. Сходный тип конфликта определяет и развитие сюжета в романе С. Залыгина "Соленая падь".
Моральные, интеллектуальные искания характерны для молодых прозаиков "оттепельных" лет: Г. Владимова, В. Войновича, А. Гладилина, А. Кузнецова, В. Липатова, Ю. Семенова, В. Максимова. У истоков "молодой" прозы 1960-х годов, которую критика обозначила как "исповедальная", стоит имя В. Аксенова. Произведения этих писателей публиковались на страницах журнала "Юность".
Этих прозаиков привлекал герой, не соответствующий общепринятым канонам поведения... У него своя система ценностей. Ему свойственно ироническое отношение к окружающему миру. Сейчас только становится понятным, что за этой концепцией героя у многих автором стоял трагический семейный опыт (боль за судьбу репрессированных родителей, личная неустроенность, мытарства по жизни), а также высокая самооценка, уверенность, что вне полной свободы они не смогут реализовать свой творческий потенциал. Вопреки навязываемому соцреалистической эстетикой представлению о советском человеке как о цельной личности, живущей в полном ладу со своей прекрасной современностью, писатели эти привели в литературу молодого рефлектирующего героя. Это в основном вчерашние школьники, делающие первые шаги в жизни. Повесть А. Кузнецова "Продолжение легенды" начинается с признания героя о своей "незрелости", беспомощности. Причину разлада в душе героя "молодой" прозы критика видела в сломе в самосознании советского общества, который произошел в начале "оттепели", когда зашатались идеологические мифы, насаждавшиеся в течение сорока лет, и этот слом острее всего сказался на моральном самочувствии самого молодого поколения, что привело к кризису веры.
Исходный момент конфликта в "исповедальной" прозе -мир оказался не таким, каким его рисовали в школе и книжках. "Зачем было готовить нас к легкой жизни?" - упрекает своих учителей Толя, герой "Продолжения легенды".
Герои повести В. Аксенова "Коллеги" (1968) хотели бы жить взволнованно. Но их романтической установке противостоит грубая и некрасивая проза действительности, с которой сталкиваются "коллеги" сразу же после окончания мединститута. Саша Зеленин попадает в деревню, где врачуют по старинке, а Максимову вместо плавания по морям и океанам приходится заниматься рутинной санитарно-карантинной службой в порту. Оба сталкиваются со злом: Зеленин с бандитом Бугровым, а Максимов - с жуликом Ярчуком, которого выводит на чистую воду. Все герои "исповедальной" прозы проходят испытание соблазнами компромисса: пошлостью, цинизмом, приспособленчеством.
Основной конфликт, который получает развитие в этой прозе,- это конфликт отцов и детей.
В повести "Звездный билет" В. Аксенов представляет старшее поколение комично. Бунт "звездных мальчиков" - это протест против стандарта, отказ подчиняться старым нормам. Это защита права быть самим собой и самому распоряжаться своей судьбой. Следует отметить, что поиски этим поколением писателей своего места в жизни привело их впоследствии к трагическому исходу: почти все они оказались в эмиграции и не попали в первый ряд литературы.
Новое стилевое течение в прозе 60-х годов - это лирическая проза, которую представляют такие писатели, как К. Паустовский ("Повесть о жизни"), М. Пришвин ("В тумане"), В. Соломин ("Капля росы"), О. Бергольц ("Дневные звезды"). В произведениях этого жанра показано не столько внешнее движение, сколько раскрыт мир души лирического героя. Главное здесь не Сюжет», а чувства героев. "Капля росы", "Владимирские проселки" В. Солоухина и "Дневные звезды" О. Бергольц с момента появления воспринимались как образцы лирической прозы, где наряду с лирическим началом доминирует и эпическое. Повесть "Владимирские проселки" В. Солоухина - синтетический повествовательный жанр, в котором наряду с лирическим началом присутствуют элементы документа, очерка, исследования. Антимещанская, бытовая проза представлена произведениями Ю. Трифонова, Ю. Семина ("Семеро в одном доме"), В. Белова ("Воспитание по доктору Споку").
В "производственной" прозе наиболее значительными были романы "И это все о нем" В. Липатова и "Территория" О. Кунаева.
"Лагерная" проза представлена произведениями А. Солженицына ("Один день Ивана Денисовича"), В. Шаламова ("Колымские рассказы"), Г. Владимова ("Верный Руслан"). К этой прозе можно отнести и воспоминания бывших лагерников О. Волкова ("Во мгле"), Е. Гинзбург ("Крутой маршрут").
В прозе этих лет отмечено в целом углубление художественных конфликтов, стремление во всей полноте и сложности исследовать противоречия нашего развития. Наблюдается обогащение жанрово-композиционной и стилевой структуры произведений о войне, широкое использование условных форм изображения (В. Распутин, Ч. Айтматов), усложнение авторской позиции (романы Ю. Трифонова).
Перестройка (80-е годы) способствовавшая духовному обновлению общества, дала возможность многим писателям заговорить о неблагополучии у нас дел с воспитанием молодого поколения, вскрыть причины падения нравов в обществе. Об этом забили тревогу писатели В. Астафьев («Печальный детектив»), Ч. Айтматов («Плаха»), Ф. Абрамов («Дом»).
Вершинные достижения литературы 60-90-х гг. - это военная и деревенская проза.
После окончания Великой Отечественной Войны прошло почти 70 лет, и ветеранам – участникам войны, дожившим до нашего времени, должно быть, как минимум, 90 лет и больше. Конечно, их остались единицы. Время неумолимо стирает живые следы прошлого, от которого остаются воспоминания.
Я попросил своих друзей, родившихся после 1945 года, написать, что они помнят о своем детстве, о послевоенном времени 50-х – начале 60-х годов ХХ века. Подал пример и сам, конечно.
Александр Двизин
Вот, что у нас получилось:
Владимир Гладких,
в 50-е годы жил в г. Новосибирске
Я вспоминаю 50-е годы, годы моего детства. Мы жили на окраине города, в частном секторе. Снегом заваливало улочки и дворы. Мы, ребятня радовались большим сугробам снега, рыли в них ходы, и играли в войну. Пистолеты и автоматы делали сами из дерева. У всех ещё была свежа память о войне, много было инвалидов: без рук, без ног, кто на самодельной коляске, кто на костылях. Многие из них толкались у магазина, который находился у Ленинского рынка, и пили водку и бражку, которую тогда свободно продавали. Напившись, начинали матерно ругаться, и дело доходило даже до драк. Но тут появлялся участковый милиционер, он всех успокаивал, его слушались. В милицию никого не забирали. Помню как-то мать взяла меня с собой в магазин, стоял тёплый солнечный день и, вдруг люди вначале зашептались, а потом заплакали. Глядя на них, я тоже заплакал, не понимая в чём дело. Мне было 6 лет. Мать сказала, что умер Сталин. Ну, я тогда уже знал, кто такой Сталин. Люди все вокруг плакали.
В детстве я смотрел фильм «Сталинградская битва», не помню - сколько мне лет было, но помню страшные кадры из этого фильма, когда немецкий танк во весь экран движется на тебя. Мы, ребятня кричали от ужаса. Мы думали, что сейчас он нас всех задавит.
Отец - фронтовик, прошел всю войну, защищал Москву, потом Сталинград. Форсировал Днепр. Закончил войну в Австрии, в Вене. И самое интересное, что ни разу не был ранен. Он не очень охотно рассказывал, наверно не хотел травмировать нас, а то, что он рассказывал, не очень - то соответствует фильмам и романам о войне. С фронта отец приехал с «фронтовой подругой». На что он рассчитывал – не знаю, мама сразу же выгнала ее.
Семья у нас была большая – пять братьев и одна сестра. Трое родились до Войны, и трое после военных. Я был первый после войны, но любимчиком был самый младший из нас. Жили бедновато, но дружно. Отец работал один, поэтому приходилось держать подсобное хозяйство: свиней и кур, ну и огород выручал. Летом старшие братья подрабатывали на хлебозаводе. Читал я уже в шесть лет, писать, правда, толком не умел. К пятому классу я перечитал всю детскую и юношескую литературу. Любил читать, был записан в двух библиотеках. Хорошо играл в шахматы. Ещё я очень любил лыжи, любил кататься с горок, прыгать с трамплина. Отец работал на мебельной фабрике, там делали и лыжи. Отец мне сделал лыжи из липы, липа очень гибкая не ломается, как другие лыжи, так эти лыжи и остались в том доме, когда мы съехали - я их не стал брать с собой.
Много позже, будучи уже взрослым, я думал, как отец, пройдя такую мясорубку: Москва, Сталинград, форсирование Днепра…, не огрубел душой. Мы от него ни одного матерного слова не слышали. Самое обидное было услышать от него это: «Ваня-Груня». Что, очевидно, означало - простофиля ты, простофиля.
Отец умер в 1964 году. Он был человек обязательный, очень аккуратный. Во всём у него был порядок. Мать у нас тоже была чистюля, аккуратистка. Вот эти черты передались и нам. Мы с детства были приучены к порядку и к труду.
г. Новосибирск
Александр Двизин,
в 50-е годы жил в г. Новосибирске
Недалеко от нашего дома за трамвайной остановкой «Сенная» по улице Гоголя, сейчас это остановка транспорта – "Ипподромская", был, так называемый Птичий рынок. Располагался он вдоль деревянного забора, за которым возвышалась пожарная каланча. И возле этого забора инвалиды в солдатских гимнастерках и разные другие люди продавали махорку, пшено, клетки для птиц и какие-то старые вещи. В 50-е годы инвалидов с войны в Новосибирске было много. На них было тяжело смотреть, и я отворачивался, когда мимо проезжал обрубок человека на доске на колесиках, отталкиваясь руками от асфальта или от земли.
По трамвайным вагонам ходили слепые, пели песни и просили милостыню. А мой дядя, Ефимов - Фирсов Леонид Платонович, не пел и ничего не просил. Он только по ночам кричал, как вспоминала мама, видимо, перетаскивая пушки или ведя прицельную стрельбу во сне.
Всю войну он пробыл артиллеристом, и с фронта вернулся с двумя ранениями: в голову и в грудь.
Про войну дядя Леня ничего не рассказывал – молчал, как партизан, но иногда показывал свои медали и ордена. Я запомнил, что среди них было две или три медали "За отвагу" и орден "Красного Знамени". А еще помню алюминиевую кружку, она была продолговатой со складными, из толстой проволоки, ручками.
Я не спрашивал у него - за что он получил награды, на каких фронтах воевал, что пережил. И, даже будучи совсем взрослым, разговора, о его военном прошлом не заводил. О чем сейчас, конечно, жалею.
Мы всегда спохватываемся поздно: не успели спросить, узнать, обнять, а человека уже нет.
В школу № 95, куда я пошел учиться в 1954 году, фронтовики не приходили, и никаких рассказов о войне от непосредственных ее участников, мы не слышали. Зато наш класс переписывался с пограничниками. Мы им, под руководством учительницы, писали о своей учебе и поведении, а они, наверно, под руководством замполита, об охране границ нашей Родины. И в пионеры принимали, зачитывая выдержки из их писем.
Но мне было интересно читать о героях войны. Мы воспитывались на хрестоматийных героях: Молодая гвардия и Олег Кошевой, Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, летчик Гастелло, Гуля Королева, Володя Дубинин из крымских катакомб…, все они были мне близки.
Герои, про которых написано в книгах и, солдаты войны, жившие рядом с нами, не соединялись и существовали как бы отдельно. Впрочем, кроме дяди Лени, других солдат я и не знал.
Не помню, чтобы я играл в войну. С другом детства мы собирались завести зоопарк, и лазили по кустам, в поисках какой - то живности, наверно.
Улицы были в траве, на которой можно было валяться. Машины по проезжей части проезжали очень редко. Летали бабочки и стрекозы, стрекотали кузнечики, жужжали пчелы…, жизнь кипела вокруг.
В 50-е годы фронтовиков было много, и внимания на бывших воинов не обращали. Все были равны, все работали, все скромно жили.
Дядя Леня работал токарем, женился, у него родился сын. Но, очень скоро, его жена с маленьким сыном оставили дядю Леню, и уехали в Казахстан. Больше они никогда не виделись.
А помутнения и затмения рассудка, из-за ранения в голову у дяди Лени происходили все чаще - он становился подозрительным, сторонился людей и бросался на бабушку. Тогда за дядей Леней прибывали санитары, связывали его и увозили в психиатрическую клинику. Наверно она и сейчас существует за Чернышевским спуском. Из больницы он возвращался пополневшим и улыбающимся. Но, спустя какое-то время, снова становился нелюдимым.
Работать дядя Леня из-за болезни головы уже не мог и находился на пенсии по инвалидности.
Я давно уже стал взрослым, и работал на Севере, когда получил письмо от мамы о том, что дядя Леня упал на улице и умер. А равно через три дня из Алма-Аты впервые приехал его взрослый сын – он хотел встретиться с отцом. Мама отдала ему гимнастерку с наградами и фронтовую кружку – больше от дяди Лени ничего не осталось.
поселок Биокомбината, Московской области
Светлана Бердникова (Савинова)
в 50-е годы жила в г. Новосибирске,
В 50-е годы не принято было выделять участников, инвалидов ВОВ, их было много. Я помню своего соседа, без ног, который сидел около магазина на улице Ломоносова – угол Ипподромской, и чинил обувь. В конце дня приходила его жена, забирала инструменты, табуретку, а он катился рядом на доске с подшипниками вместо колес. На табуретке сверху вместо досок были приделаны ремни в двух направлениях, чтобы ему удобно было на ней сидеть. Иногда, когда плохо чувствовал, или некому было ему помочь добраться до магазина, он ставил эту табуретку около своего дома и ждал клиентов. Мы все соседи пользовались его услугами. Еще я помню, как ходил один фронтовик, носил на себе точило железное и точил ножи, ножницы. Он хромал, инструмент его был очень тяжелый.
Муж сестры моей бабушки – дядя Митяй, вернулся с фронта контуженный и без ноги. Он женился до войны, и жена от него не ушла. Хотя страдала от его буйства из-за помутнения рассудка. Она сдавала его в психобольницу на Чернышевском спуске, потом забирала, и так шло все по кругу. Она рано умерла, дядя Митяй осознал потерю, стал тих, только сильно заговаривался. Когда приходила моя бабушка его проведать, он очень радовался, но речь была не совсем правильная, как бы иссяк словарный запас. С детьми прожил до глубокой старости, все плакал об умершей жене. У них было четверо детей, двое до войны, двое сразу после войны родились, когда он был еще в здравом уме, только жаловался на боли в голове. Он очень кричал по ночам.
Еще я помню, как дядя Митя, однажды за рюмкой, заплакав, сказал, что они в бой шли прямо по телам своих товарищей. Но ему не давали вспоминать, потому что потом от воспоминаний у него "крыша" ехала. Когда я позднее читала о Ленинградском фронте (дядя Митяй там воевал), то поняла, что он имел в виду. Войска стояли в болотах, солдаты гибли, они так и оставались там, сверху новые погибшие и так несколько слоев…
Отцу моего мужа, сейчас 89 лет, но он никогда ничего не рассказывал про войну, хотя воевал с первого дня, а после ее окончания их эшелоном отправили на Дальний Восток, где они продолжили войну. Он инвалид ВОВ, за ранения в боях. У него есть боевые награды и благодарность за подписью Сталина. Лет шесть тому назад, я приехала его навестить, и он разговорился. Он мне рассказал мне, как получил тяжелое ранение, как шли в бой на уже пристрелянную немцами местность, как за ними шли заградительные отряды, как он лежал раненый почти сутки, пока его не нашли. Когда я рассказала своим близким, они были удивлены его многословию, обычно он молчал, либо отделывался короткими фразами.
Относительно фронтовиков у меня сложилось мнение, что те, кто хватил лиха на войне, кто непосредственно был на передовой, принимал участие в боях, стоял лицом к лицу с врагом - те не охотно или совсем не говорили на тему войны, потому что им воспоминания доставляли не только душевные, но и физические страдания. Они постарались после фронта все из своей памяти стереть или глубоко запрятать, окунувшись в мирную жизнь. Часто выпив рюмку другую, они плакали молча, но на вопрос - отчего, не отвечали, а только махали рукой.
г. Москва
Елена Позднякова,
в 50-е годы жила в г. Мичуринск, Тамбовской области
Помню, что мы с бабушкой стояли в громадных очередях за крупой, мы в это время были очень маленькие - я и моя сестра Оля. Не было белого хлеба, однако с мамой ездили в Анапу, а сейчас это дорого. А еще дядя Юра муж папиной сестры делал тюрю. Он в воду добавлял подсолнечного масла, лук, крошил черный хлеб, и нам казалось это очень вкусным.
В детстве дома о войне не говорили. Когда Оля училась в институте, она хотела поехать по турпутевке в Финляндию, но ее не пустили из-за папы. То, что он был в плену и работал в Германии на заводе, мы узнали много позже. Перед смертью, когда за ним ухаживала Саша – его внучка, он с ней долго говорил о своей жизни. Это была, как он сказал, «исповедь недобитого пенсионера», может, он, что то ей и рассказал. Мы, с Олей, не знаем. А Саша сейчас живет в Америке.
Мама никогда не говорила про войну. Хотя она окончила медицинский институт, и была на фронте. О войне вспомнили, когда нас нашел бывший военнопленный немец, вот тогда мы узнали, что она работала в госпитале. Мы с мамой даже переписывались с этим немцем.
г. Мичуринск
Лальо Петров,
в 50-е годы жил в г. Шумен, Народная Республика Болгария
Мои воспоминания начинаются с 1953 года. Помню утро, когда умер И.В.Сталин. Отец вел меня в детской сад, и повсюду висели черные флаги, люди встречались, плакали и спрашивали друг друга, что будет без него. Повсюду звучали траурные марши, и были заплаканные люди.
В это время большинство, если не все, жили бедно. На хлеб были талоны, а остальные продукты надо было покупать на «черном рынке».
Отца заставили взять отпуск, и он отправился копать котлован под будущий автозавод. Я приносил ему обед, и смотрел, как люди работали вручную, в основном это были чиновники.
А, так, тягловой силой были лошади, ослы и коровы. Большое событие было, когда встретится автомашина, тогда мы дети, гурьбой бежали за ней. Родители работали по девять часов каждый день, кроме воскресенья. Мне запомнилось, что взрослые люди, которые были неграмотными после работы шли в школы и в училища. Было голодно и люди много работали, но по всему городу гремели марши и звучали народные песни. У нас дома был радиоприемник и по вечерам соседи приходили к нам слушать новости.
Взрослые называли Россию – «Дядя Иван», а Сталина – «Мустака», что означает «усы», «усатый». Они говорили: «Усатый пришел на Дунай, и немцы быстро убежали».
Мы, дети, играли в войну, изображая русских и немецких солдат. Плохо было то, что никто не хотел быть немцами. В нашем отряде у командира было звание «Чапаев», а я был вторым со званием "старшина". У меня были бумажные погоны и деревянный автомат, которой папа делал полдня.
Была у нас и Тимуровская команда. Мы помогали бабушкам заготовить дрова на зиму, переносили им сумки, копали в огородах.
Мы ходили в фуражках, похожих на военные, сделанные из газет и окрашенные в красный цвет. Моего друга родители окрестили именем Сталин. Он так и звался в школе - Сталин Дончев.
г. Варна, Республика Болгария
Елена Леонова (Двизина),
в 50-е годы жила в г. Чите и в поселке Кодыма, Одесской области
Когда началась, война, мой папа, Леонов Михаил Иванович, был курсантом Военного топографического училища в Ленинграде. С началом войны всех курсантов решили отправить на фронт, но, перед этим, их стали проходить усиленную военную подготовку. Однажды, на стрельбах, они заметили, как показалось немецкий самолет, который снижался. Папа и другие курсанты стали палить по нему. А оказалось, что это был наш самолет, подбитый немцам. Потом летчик приходил в расположение курсантов: «спасибо, ребята, что не добили». Курсантов училища отправили на фронт. Начальник училища, все же добился в Москве дать возможность доучиться хотя бы курсантам старшего курса. Иначе, как он заявил «топографическая военная служба вся будет разрушена», так, как других таких училищ в стране не было. Старшекурсников вернули с фронта, в числе их был папа, и направили доучиваться в Горький (Нижний Новгород). После окончания Военного топографического училища в 1942 году, был отправлен в Монголию. Там шла подготовка к войне с Японией, укреплялись границы, строились доты, рылись окопы… А в 1945 году он принимал участие непосредственно в военных действиях. Как он говорил: «воевал я 17 дней», видимо, столько времени и продолжалась эта война. Интересно, что, когда был захвачен один из японских штабов, то среди бумаг, были обнаружены карты укрепрайонов, которые составлял папа. Удивление его было очень большое, так, как все топографические карты и схемы, он делал в строгой секретности. Японская разведка работала. После того, как Япония была разгромлена, папу отправили в Корею, где он пробыл до конца 1946 года. Но, все это, он рассказал много позднее, уже в 90-е годы.
Родилась я в Чите. Чита была глубоким тылом. Во время войны и после войны туда привозили много раненых и там лечили. Мама работала в военном госпитале. В этом госпитале была аптека, и мама была начальником аптеки. Вылеченных солдат направляли на фронт, а кто был уже не пригоден к военной службе, то отправляли домой. Совсем ослабленных сопровождали. Мама однажды отвозила такого в Туркмению. Из самого раннего детства мне запомнились ящики с мандаринами, которые поступали в Читу из Китая. А однажды приехала моя тетя из Алма- Аты, и привезла целый чемодан яблок, сорта - апорт. Аромат этих яблок я помню до сих пор. Запомнила день, когда умер Сталин. Мама стирала белье дома, когда объявили об его смерти. Она бросила стирать, подошла к репродуктору, и заплакала. Еще мы с бабушкой ходили на агитационные пункты, они работали постоянно и там по выходным дням бесплатно показывали кинофильмы.
В 1954 году, папу, как военного топографа, из Читы перевели на Украину, в поселок Кодыму. В 1955 году я пошла в школу. Конечно, мы играли в войну, кто-то был фашистом, а кто-то – нашим. Полные дворы были детей, в каждой семье по два-три ребенка. О войне взрослые не говорили. Может это тогда не разрешалось. Мы смотрели фильмы, они в основном были о шпионах. Помню: «Дело № 306», «Партийный билет». Мы ходили смотреть эти фильмы в воинскую часть, пробираясь через забор.
Вся Кодыма и ее окрестности была в яблоневых садах.
Жили мы неплохо, еда была всегда и нам, детям, было весело. Папу направили в командировку в Польшу, мы поехали вместе с ним. Там было много развалин и разрушенных домов. Я удивлялась, не понимая, что это такое. В Кодыме никаких разрушений не было. Не видела я разрушенных домов и в Киеве, хотя после окончания войны прошло всего девять лет. Поляки к нам относились хорошо. Но, когда мы поехали во второй раз, после событий в Венгрии 1956 года, отношение уже было плохое.
В 1961 году мы из Кодымы переехали в Одессу. Папа стал служить в штабе Одесского Военного Округа, а мама пошла работать в аптеку на улице Короленко, сейчас - Софиевская. Она готовила лекарства по рецептам. Раньше врачи писали в рецептах состав лекарства, и его изготавливали в аптеках.
г. Одесса
Готфрид Биленштайн,
в 50-е годы жил в деревне Сорно, г. Наумбург, Германская Демократическая Республика
Я родился в деревне Сорно. Эта деревня была расположена в 120 километрах на юг от Берлина, недалеко от города Котбуса. Деревни этой давно нет. В том районе нашли большие запасы угля, и много сел было разрушено, чтобы осуществлять его добычу. Это произошло сорок лет тому назад. Сейчас там много озер, и это самый большой в Европе ландшафт, созданный руками человека. В 1959 году наша семья переехала в город Наумбург.
Конечно, мы, мальчики, играли почти все время в „войну“. Девочки в войну не играли. Только солдатами мы были без всякой национальности. Может быть, как «антифашисты“. У моего отца была книга с фотоснимками, которые показывали военные успехи Вермахта. Я очень любил эту книгу. Но мне разрешалось ее смотреть только в своей комнате. Такие книги были строго запрещены в ГДР. Позже папа эту книгу сжег. Все мальчики собирали маленькие картинки, которые были в пачках сигарет, во время фашизма. Конечно, эти картинки тоже были запрещены. Нам солдаты казались хорошими людьми.
Мой отец был по профессию священником. Добровольно он стал священником Вермахта. Я не знаю, почему. Это факт, которого я не понимаю. Когда я набрался смелости спросить у него об этом, то отец уже был слишком старый, чтобы ответить. Он был священником и служил в Вермахте, но ходил без оружия. Может быть, это была причина, что ему не надо было убивать других. Он был офицером в звании майора. Однажды он рассказал, что получил приказ быть свидетелем при расстреле евреев. Потом ему было надо написать все, что он видел, с немецкой пунктуальностью и основательностью.
Обычно же он рассказал только смешные вещи о войне. Моя мама запретила ему совершенно рассказывать о войне. Она не могла переносить даже каких то смешных историй.
В начале войны отец один год прослужил во Франции, а потом все время в России. Мне кажется, что особенно долго он был на Украине.
В плен отца взяли 9 мая 1945 в Чехословакии. Сначала он работал шахтёром на Украине. В шахте он проработал один год. Потом ему было разрешено исполнять обязанности священника. Однажды отец рассказал о том, что русский начальник спас ему жизнь, когда в шахте была авария. Этот случай и того человека отец помнил всю жизнь.
Из плена отец вернулся в декабре 1949 года. Мама говорила, что с отцом, когда он вернулся из плена, было очень тяжело. Он болел, и плохо спал по ночам. А, проснувшись ночью кричал – ему снились страшные сны.
Такая была ситуация, в которой я рос, после войны. Детей моих прошлое не интересует. Для них все это было очень и очень давно.
Мне хочется побывать на Украине, может быть я смогу найти места, где работал и был в плену мой отец.
г. Потсдам, Федеративная Республика Германия
