Спектакль «Белка». Театр на Малой Бронной

Вот уж по-другому не скажешь…
У меня есть такая дурная привычка, когда смотрю какой-нибудь «не однозначный и противоречивый» фильм (реже спектакль), то досматриваю его до конца, чего бы мне это не стоило. Делаю я это потому, что до последнего надеюсь на сюрприз от создателей этого «не однозначного и противоречивого» фильма (реже спектакля). Уж и титры финальные близки, а я все верю, что вот-вот и режиссер с актерами выдадут какую-то такую не вероятную сцену, что вся эта «не однозначность и противоречивость» улетучится, и я останусь доволен.
Наивность моя редко вознаграждалась…
Да практически никогда…

Пьеса (не путать со спектаклем) с самого начала имела в себе все признаки «не однозначной и противоречивой». Не без «цепляющих» поворотов сюжета и персонажей (надо отдать должное), и, тем не менее. Суть ее сводилась к тому, что на протяжении всей пьесы планомерно убивали людей, а вся вина за это была свалена на животных…

Что помогало не отчаяться на пути преодоления этой Истории, так это, безусловно, АКТЕРСКИЙ АНСАМБЛЬ… Вот уж кому я доверился с первой до последней минуты спектакля. Что бы кого-то выделить? Конечно, мастера («Лилиана Борисовна» - Вера Бабичева и «Февралев» - Владимир Яворский ) немного выделялись из молодежи. Но, выделялись так гармонично, что скорее подтягивали этим всех остальных до своего безупречного уровня…

И не смотря на то, что пьеса продолжала оставаться «не однозначной и противоречивой», Ритуал (сценические движения), перетянув на себя одеяло зрительского внимания, выправлял ситуацию. Помогали и хореография, и музыка, и песни, и атрибуты, и движения актеров, их взаимодействия…

Вот только по большому счету «История» не переставала быть «не однозначной и противоречивой». И я уже мысленно писал строки своей рецензии, которая должна была оканчиваться словами: «к сожалению одним, даже пусть самым безупречным, Ритуалом не возможно спасти всю Историю, если Миф в ней оставляет желать лучшего…»

Но тут произошло то, что… иногда, но, случается… к примеру на футболе, когда команда, за которую болеешь, показывая на протяжении всего матча игру, по потенциалу своему сильно ниже игры соперника, на последней минуте забивает гол. И этот гол позволяет ей либо выиграть вообще, либо пройти в следующий этап соревнований…

Этой команде прощаешь все…

Что-то похожее произошло и в «Белке»… На сцене, которая всей своей атмосферой предвещала близкий финал, собрались шесть трупов (ну то есть людей, которые по ходу пьесы благополучно умерли). Причем собрались они не так как в Гамлете, когда беспорядочно разбросанное тело каждого воспевало трагичность, а как-то по житейски собрались… Компанейски собрались… И это были скорее не трупы, а духи…

И вот в такой мизансцене «Лилиана Борисовна» произносит фразу, которая по своему внутреннему состоянию вполне могла соперничать с припевом Карлсона (из пьесы Астрид Лингрен): «Пустяки! Дело то житейское!..»

Она говорит: «…а что собственно… Мы просто делали «то-то» и «то-то», что привело к «тому-то» и «тому-то»… Белка (так звали главного героя, он тоже умер последним), хочешь рыжик?...»

В один миг весь груз «не однозначности и противоречивости» превратился в радостный ГИМН ЖИЗНЕЛЮБИЮ…
Остававшийся морок «не очень приятного сна» был развеян разухабистым исполнением детским хором «Waltzing Matilda», которую я привык слышать в исполнении хрипатого брутального Тома Уэйтса, где он скорее делился «тщетой всего сущего…»

Но «то - бензин, а, то - дети…»

Контраст и разрыв шаблонов… и Смерть была… нет, не побеждена…
С ней заключили «партнерский альянс». Ей указали ее границы прав и обязанностей, после чего ее уже никто не боялся…

Это было круто!

Я искренне отбивал ладоши при выходе артистов на поклон. Они заслужили мою жертву СОПЕРЕЖИВАНИЯ… Молодцы!!!

Домой я возвращался чуть ли не подпрыгивая. В голове крутилось как заведенное…
«Waltzing Matilda, Waltzing Matilda, You`ll come Waltzing Matilda with me…»

P.S. Рассказчик обязан побеждать смерть (даже когда все умерли)… и давать слушателю Воскресенье…

Спектакль «Братья и сестры» Санкт-Петербургского Малого драматического театра Льва Додина прошел на минувшей неделе в Старом Осколе в рамках проекта «Лучшие спектакли в городах России» Алишера Усманова.

В 2000 году спектакль «Братья и сестры» вошел в пятерку лучших спектаклей двадцатого века. Он был показан в 52 городах мира, в том числе в Нью-Йорке и Париже. В спектакле занято сорок человек, все ведущие артисты, в том числе народные и заслуженные.

Накануне спектакля актеры встретились с журналистами и ответили на несколько вопросов.

В чем уникальность спектакля «Братья и сестры» и насколько он сложен для постановки в таких небольших городах, как Старый Оскол?

Дина Додина: - «Братья и сестры» - это сердце, вокруг которого и образовался Малый драматический театр. Судьба подарила актерам и Льву Додину встречу с писателем Федром Абрамовым, они ездили к нему в Архангельскую область, в ту самую деревню, про которую написан роман «Братья и сестры». Спектакль большой, сложный, посвященный военным и послевоенным годам. Это спектакль-Вселенная. Он и о нас с вами, о наших отцах и дедах, спектакль, который смотрят от Санкт-Петербурга до Японии.

- «Братьям и сестрам» - 25 лет. В чем секрет творческого долголетия спектакля?

Наталья Фоменко: - Мы начинали играть, когда нам было чуть за двадцать, а теперь мы уже в два раза переросли своих персонажей. Магия этого спектакля в том, что он несет в себе заряд жизненной энергии и самих артистов, и постановщика Льва Додина, и автора романа Федора Абрамова. Вот это соединение и дает энергетику жизни этого спектакля. Мы играм разные спектакли в разных городах и перед разными зрителями, но ощущение единения артистов и зала именно в этом спектакле просто уникально.

Премьера спектакля состоялась в 1985 году. И до сих пор в этом спектакле в основном составе заняты те же самые актеры. Как получается играть одного и того же героя 25 лет?

Петр Семак: - Мы играли уже лет пятнадцать, когда я заявил, что больше не буду произносить фразу «Через три недели мне будет восемнадцать». Потом мне Лев Абрамович все время говорил: «Видишь, теперь непонятно, сколько тебе лет». Проблемы возникали с пониманием того, что мой герой - подросток. Сейчас я просто нагло говорю эту фразу, и зрители верят. В этом и есть магия театра. Выходишь на сцену - и забывается возраст, усталость, полностью погружаешься в ту жизнь. Действительно, это уникальный спектакль, который втягивает сначала нас - актеров, а потом и зрителей.

- Нравятся ли вам гастроли? Что они дают актерам?

Татьяна Рассказова: - Воздух. Чтобы вынести что-то на сцену, мы должны это где-то взять. Вот мы и берем у вас - зрителей. Разные города, разная речь, разное отношение к жизни. Нам очень нравятся гастроли.

Петр Семак: - Лет пятнадцать назад мы играли этот спектакль в Лионе. И вот, в конце первого акта я иду в проход зрительного зала. И французы вскакивали, обнимали и говорили: «Русский, не плачь». И я ревел еще больше.

Фотографировать сам спектакль нельзя, поэтому я немного поснимал на репетиции. Кстати, шестичасовой спектакль состоит из двух частей и идет два вечера подряд.

Петр Семак на протяжении 25 лет играет восемнадцатилетнего Михаила Пряслина

Петр Семак приехал в Старый Оскол с высокой температурой, поэтому часть репетиции в роли Пряслина был актер Владимир Захарьев.

Управление по корпоративным коммуникациям ОАО «ОЭМК» (входит в холдинг "Металлоинвест" Алишера Усманова) всего за одну ночь подготовило и подарило труппе Санкт-Петербургского Академического Малого Драматического Театра - Театра Европы альбом с фотографиями гастролей в Старом Осколе, куда вошли и эти снимки.

Текст: Александра Горелая

Брусникинцы - настоящий феномен русского театрального мира. Собственно, этим именем может называться любой, кто окончил Школу-студию МХАТ у Дмитрия Брусникина: это и Александра Урсуляк, и Дарья Мороз, и Сергей Лазарев. Однако сегодня брусникинцы - еще и модный театральный тренд, «труппа, которая может все». Они выпустили больше 10 постановок, устраивали перформансы и сочиняли уличные спектакли. WATCH встретился с их «отцом» - Дмитрием Брусникиным, режиссером, актером и сценаристом с необычайно теплым голосом, который называет своих учеников не иначе как коллегами и планирует новую революцию - театр без художественного руководителя.

В одном из интервью вы как-то рассказали, что на прослушивание вас затащил Дмитрий Кравцов, потом на спор вы ходили по театральным училищам и неожиданно поступили, учась одновременно в физико-техническом институте. То есть театр не был осознанным выбором, а стечением обстоятельств?

Скорее всего, да. В моей семье не имелось традиции, среды. Папа был военным, и мы очень много путешествовали. Так, я родился в Потсдаме, а школу окончил в Клину. Тогда была мода на физиков, и я поступил в Институт электронной техники. Начал ходил в театры с друзьями старшего брата, знал весь репертуар Таганки и случайно заразился театральной бациллой. Тем не менее в голове не возникало желания резко изменить жизнь. Попасть в театр и стать артистом казалось чем-то недостижимым! Поэтому это был скорее игровой момент - «пойдем рискнем, споем что-нибудь, сыграем».

В июне этого года театр «Практика» отказался от единого художественного руководства и объявил о создании резиденции. И на текущий год резидентами выбрана ваша Мастерская. Что это за формат? И каковы ваши ожидания от него?

У меня только хорошие ожидания. Мы давно сотрудничаем с Иваном Вырыпаевым и Юрием Милютиным, нынешним директором «Практики». Дирекция и администрация театра не вмешиваются в творческую жизнь Мастерской и занимаются решением только продюсерских, организационных вопросов. Мы придумываем проекты и осуществляем их. Если театр видит экономическую возможность и финансовую целесообразность, то сотрудничает с нами, если нет - мы остаемся в пределах Мастерской и ищем другие площадки и форматы. Помимо нас есть еще и, например, Мастерская Олега Львовича Кудряшова. Это будет прекрасно, если «Практика» станет сценой для таких образований. Творческих и талантливых людей много, а вот мест для реализации их творческих экспериментов крайне мало. На огромную Москву всего два театральных центра: Центр им. Мейерхольда и Театральный центр «На Страстном». Московские театры при всем уважении и желании помочь Мастерской как молодому организму сделать этого не могут - им экономически невыгодно пускать на свои сцены, а мы не можем позволить себе платить аренду. Поэтому очень нужны такие институции и форматы, это революционный прорыв. Потому что практика художественного руководителя, который берет все под контроль и никого никуда не пускает, уходит в прошлое. Такие театры на самом деле мертвы.

Театр не стоит на месте, все время появляется что-то экспериментальное. Каков он, современный театр? Какие возможности вы в нем видите как режиссер?

Театр разный. И возможности у него безграничные. Невозможно одним словом передать его суть. Это серьезный и долгий разговор с подробными примерами, анализом режиссеров и театральных направлений, с описанием новой роли художника. Если раньше был просто художник-оформитель, то сейчас художник - творческая единица, которая зачастую опережает значимость режиссера. Он философ театра. Именно художники позволяют себе новые форматы и новые идеи. Посмотрите, как интересно театр развивается с точки зрения поиска пространства. Последний журнал «Театр», например, полностью посвящен этой теме. Режиссеры уходят с традиционных сцен, перемещаются на заводы и стоянки. И это не для того, чтобы шокировать публику, так ведется поиск языка и контакта в современном мире.

Каковы ваши творческие планы на новый театральный сезон? Я слышала, что планируются спектакли по Виктору Пелевину и Ивану Вырыпаеву.

Меньше чем через месяц у нас начнутся прогоны премьеры в «Практике» - это постановка Максима Диденко «Чапаев и пустота» по Виктору Пелевину. Максим ставит спектакль с Мастерской, может, даже я буду там играть. Кроме того, Фонд современного искусства устраивает конкурс «Пьеса года», через месяц будем читать три победивших пьесы в Боярских палатах, и я не исключаю, что одна из них в дальнейшем войдет в репертуар «Практики». Также мы продолжаем эксперименты в области современной драматургии, контактируем со всеми фестивалями.

Все чего-то боятся: высоты, смерти, не успеть воплотить свои мечты. Чего боитесь вы?

Вы знаете, это вопрос не для интервью - тема страха глубока и серьезна. Что такое страх? Каким образом он поселяется в обществе, в стране, в душе личности? Мне кажется, что в современном мире вообще и в нашей стране в частности много страха, и его становится больше с каждым днем. Вокруг полно агрессии, а ответ на агрессивное поведение - как раз страх. Вы спрашиваете, чего я боюсь? Боюсь войны, и могу сказать словами персонажа Володина: «Лишь бы не было войны». Сегодня вдруг эти слова становятся живыми, серьезными и важными. В послевоенный период, в 1950-х, эта фраза звучала актуально, и люди, произнося ее, понимали, насколько она важна, каким содержанием наполнена. Потом наступила другая эпоха: сейчас у людей есть понимание, что война - это плохо, но где-то в памяти, вроде как не касается их напрямую. Но сейчас страх, боязнь войны снова становятся нашей реальностью, они распространяются.

Вы снимали и полнометражное кино, и сериалы. Насколько это разные по восприятию и работе форматы? Некоторые режиссеры говорят, что снимать сериал - ад…

Да, конечно, это ад, но я отношусь к нему спокойно. Хотя в последнее время практически не снимаю. Раньше занимался этим, потому что, во-первых, было интересно, а во-вторых, любил и люблю работать с актерами. Я не отношусь к сериалу как к второсортному виду искусства, но и не говорю, что это шедевр. Просто некий тренинг, который не стесняюсь показывать публике. Тренинг работы с актером штучного, личностного характера. Конечно, сериал - не авторское кино, но это художественное ремесло. И да, снимать его - настоящий ад, но все зависит от отношения, от того, как воспринимать процесс. Можно просто плюнуть и уйти, а можно и справится с этим адом.

Какие задачи вы как педагог ставите перед «брусникинцами»? Или позволяете актерам самим определять для себя задачи?

Тут важно понимать, что я не один. Я ученик Олега Николаевича Ефремова, Аллы Борисовны Покровской и Андрея Васильевича Мягкова. Как только мы закончили учиться, мои педагоги позвали меня и Рому Козака преподавать. Мы стали ассистентами почти сразу, а Марина Брусникина даже еще раньше - уже во время обучения. Ефремов учил нас брать на себя ответственность, работать с текстом, заниматься разбором, любить театр. И мы - его продолжатели, Мастерская идет оттуда. Многие наши ученики, которых мы выпустили с Аллой Борисовной Покровской и Ромой Козаком, сейчас являются основными актерами Театра им. Пушкина. А другие наши ученики, та же нынешняя Мастерская, благодаря которой и появился термин «брусникинцы», - уже не просто мастера, а мастера-педагоги: Юра Квятковский, Леша Розин, Сережа Щерин. Так, Юра как режиссер уже является составляющей концептуального современного театра. И он не только мой ученик, он - мой коллега, полностью сформировавшийся автор. К чему я говорю про такую преемственность? Потому что важно создавать среду и возможности для появления автора. У нас много разных экспериментов, и мы часто бросаемся в совершенно неизведанные театральные пути.

Сейчас полным ходом идет фестиваль Territoria . Насколько важна культура фестивалей для современного театра?

Это прекрасная история, и ее нужно поддерживать, потому что в первую очередь крайне важно иметь возможность смотреть и вступать в коммуникацию. Такое нужно не только зрителю, но и самому театральному сообществу. К сожалению, из-за своего спектакля «До и после» я ничего не видел в этот раз на Territoria и очень по этому поводу печалюсь. Но радует то количество положительных отзывов, которое наш спектакль собрал.

Когда вы выходите на площадку как актер, вы полностью становитесь тем, кого играете, или остаетесь самим собой? Как происходит процесс перевоплощения?

У вас такие вопросы интересные, на которые я не могу ответить в двух словах. Это серьезная и глубокая тема. Ну как вам сказать? Я актер художественного театра и приверженец системы Станиславского. Многих такие слова пугают, и они, к сожалению, давно стали разменной монетой. Тем не менее это замечательный термин, его нужно просто понять людям, которые занимаются актерством, напомнить, что система не закончена, развивается и все время меняется, точно так же, как меняется сам человек.

Если бы сейчас у вас появилась возможность встретиться с собой прошлым, с тем, который только начинал свой путь в театре и кино, какой бы вы дали себе совет?

Вы знаете, мы много об этом говорим сейчас как раз в контексте спектакля, который выпустили совместно с благотворительным фондом «Артист» - «До и после». Там второкурсники, те, кто только-только пришел в профессию, знакомились и брали интервью у людей, проживших в ней жизнь и уже уходящих. Это подопечные фонда - пожилые актеры, художники, режиссеры, костюмеры. И между ними происходит диалог. Поэтому ваш вопрос в этом плане очень интересен. Я много вспоминаю себя в том возрасте, хотя и с трудом. И в спектакле много такого, что как раз отвечает на ваш вопрос, поэтому просто приходите к нам и смотрите - узнаете много интересного.

Меняется жизнь, меняемся и мы. И у каждого переоценка ценностей происходит в зависимости от индивидуального видения жизненной перспективы. Не всегда так, как писал об этом Ницше. В переходные или кризисные этапы жизни люди ищут спасение в искусстве. Для кого-то, наоборот, искусство само становится отправной точкой для ревалоризации собственных правил жизни.

О том, какие спектакли помогают с прохождением сложных этапов в жизни и какие театральные герои подскажут путь в правильном освоении новых жизненных ролей на своем примере, – в моей новой подборке.

«Иллюзии» (МХТ им. Чехова), режиссер Виктор Рыжаков

Вам случалось размышлять о том, что наш мир все равно не будет совершенным, как бы мы не стремились сделать его таковым? Когда вы приходите на спектакль «Иллюзии» в МХТ, создается впечатление, что все ваши размышления перенеслись на сцену. Вот, казалось бы, идеальные отношения, такие, о которых мы мечтаем всю жизнь. Мы называем их фантастикой и втайне надеемся, что повезет и нам. И вот в одну секунду наши идеалы на сцене разбиваются о провокации, интриги и измены, в которых зритель становится непосредственным участником.

На сцене главного драматического театра страны соединяются две глыбы – современный драматург и бывший худрук «Практики», мастер театра соучастия Иван Вырыпаев и худрук ЦИМа, титулованный режиссер-новатор, знающий зрителей лучше, чем они сами, Виктор Рыжаков. В спектакле играют Дмитрий Брусникин и Игорь Золотовицкий, которые прямо на сцене пекут настоящий бисквитный торт, миндально-шоколадный аромат которого распространяется вплоть до гардероба Малой сцены.

«Иллюзии» в МХТ - это спектакль, который происходит не на сцене, а в зале в сердце каждого зрителя, который с первых минут влюбляется в героев и сопереживает им, как родным.

«Обыкновенная история» (Гоголь-центр), режиссер Кирилл Серебренников

На «Обыкновенную историю» Гончарова, как на программное произведение, которое к тому же поставил Кирилл Серебренников, приходят с возвышенно-парадным настроением, а вот выходят со спектакля, оказавшегося сатирической мистерией, немного потерянными. Здесь тоже есть место иллюзиям, которые разбиваются – возможно, как посуда, а возможно, вдребезги, чтобы мы зачерствели и сделали выводы.

Серебренников перенес сюжет из Петербурга XIX века в современный московский водоворот. Столица здесь – это черная дыра, уродующая всех, кто попадает в нее. Здесь главный элемент декораций – три гончаровских «О», которые по мере развития сюжета мы перестаем воспринимать как буквы и видим в них нули.

Младший Адуев (Филипп Авдеев) приедет к своему дяде Петру (Алексей Агранович) юным и воодушевленным рокером из провинции, а к концу спектакля в его голове произойдет переоценка ценностей и он умертвит в себе все живое ради успеха и денег. Для него кризис – это выбор на перекрестке возможностей: в какую сторону пойти, чтобы не потерять себя. Он начинает задумываться о том, чего он действительно хочет от жизни и что же жизнь потребует от него взамен.

Для сегодняшнего дня это действительно обыкновенная история, и в доказательство – новая установка Александра Адуева, столь модная сегодня: «Никто никому ничего не должен». Но всегда ли Адуевы будут думать, что новые фальшивые ценности и есть счастье, или героев настигнет карма и разочарование?

«Скрытые перспективы» (Современник), режиссер Евгения Арье

Еще один спектакль «Современника», где блистает Чулпан Хаматова, на этот раз о том, как изменяется жизнь мирного человека в мирное время, но по вине войны. Сара (Чулпан) - военный фотокорреспондент, которая, выполняя свою работу, подорвалась на мине. Она после комы, волосы короткие от недавно пройденной химиотерапии. Сара может засыпать только с помощью горсти снотворных и антидепрессантов, но даже они не спасают ее от мук совести. Работая в горячих точках, она ежедневно прикасается к смерти: находится под мишенью, слышит стоны раненых и молчание убитых. Миссия Сары не помогать им, а быть наблюдателем, фотографировать, доносить правду до других. Подвиг ли это: смотреть на то, как убивают детей, но не препятствовать в эту же секунду? Эти мысли не могут не волновать Сару. А в голове зрителя, который смотрит пьесу Маргулиса «Time stands still», возникает короткометражка «Одна сотая секунды» – о журналистах на войне, ставшая победителем Манхэттенского фестиваля в 2007.

«Катерина Измайлова» (Большой театр), режиссер Римас Туминас

У многих переоценка ценностей происходит сразу после того, как они впервые попадают на Историческую сцену Большого театра, но если эта переоценка скорее материальная, то переоценка семейных и личностных ценностей наступит после просмотра «Катерины Измайловой».

Римас Туминас настолько необычно переложил «Леди Макбет Мценского уезда» на некий германо-литовский лад, что непростая повествовательная манера Лескова начинает выглядеть свежей и актуальной. Масштабная постановка имеет оглушительный успех у публики и критиков и номинирована на такое количество театральных премий, что «Ла-Ла Ленду» и не снилось. Возможно, русскому зрителю просто близка эта грешная женщина, которая предпочла слепящую страсть правилам надежного Домостроя?

«Пассажирка» (Новая опера), режиссер Сергей Широков

Пассажирка - опера-высказывание про холокост. Историю концентрационного лагеря мы увидим здесь с двух противоборствующих сторон: узницы и надсмотрщицы. Зрителю абсолютно понятна трагедия узницы. А вот позиция надсмотрщицы, продолжающей даже после войны быть искренне убежденной в том, что ее поступки были правым делом, заводят зрителя в тупик. Сначала надсмотрщица была увлечена стремительным подъемом по служебной лестнице убийств, а теперь пытается объяснить, что убивала по справедливости.

Полный эффект погружения в трагедию больной психологии создается благодаря современным визуальным эффектам художницы Ларисы Ломакиной, известной широкой публике своими работами над спектаклями Константина Богомолова. Лариса буквально переносит зрителя то на прохладную палубу лайнера, то в мрачные сырые фашистские тюрьмы, то внутрь мемориала Яд ва-Шем.

Фундаментальная работа над костюмами была проведена Игорем Чапуриным. Остается лишь догадываться, насколько морально тяжело создавать для сцены костюмы арестантов концлагеря. Опера Моисея Вайнберга, ученика Шостаковича, в постановке телевизионного режиссера Сергея Широкова - ярчайшее событие нового театрального сезона.

«Саша, вынеси мусор» (ЦИМ), режиссер Виктор Рыжаков

3 номинации на «Золотую маску» и еще одна работа Виктора Рыжакова с современной драматургией. Эта пьеса написана украинским драматургом Натальей Ворожбит недавно, в годы братоубийственной войны, которая забрала кормильца из семьи главных героев. Жена и беременная дочь остались совсем одни. Но этот год без мужчины изменит их представление о жизни. Волны мобилизации в Украине не уменьшаются, и, кажется, что призывают даже павших солдат. Но что, если призовут павшего отца и мужа? Для зрителей это мистика, а для героинь - реальность. Готовы ли они еще раз пережить нервы войны и заново столкнуться со смертью родного человека?

Спектакль малой формы создан с элементами иммерсивности, когда зрители чувствуют себя одновременно и на сцене, и у отвесного обрыва, и в узкой щели, и на украинской кухне, где стоит свежесваренный борщ. В «Иллюзиях» (МХТ им. Чехова) Светлана Иванова-Сергеева играет женщину, потерявшую мужа, которая весь спектакль печет пирог. В «Саше» в ЦИМе – женщину, потерявшую мужа, которая встречает зрителей борщем. И это два совершенно разных образа одной актрисы, каждый из которых заставляет задуматься о любви, жизни, долге, честности и вечном.

«Кроличья нора» (Театр на Малой Бронной), режиссер Сергей Голомазов

Хоть в спектакле и задействована Настасья Самбурская, его название – это не отсылка к «кроличьим норам» из поздних версий игры Sims, а реминисценция из книги Кэрролла «Алиса в стране чудес».

Насколько глубока «Кроличья нора» на Малой Бронной? В пьесе Дэвида Линдси-Эбейра разворачивается трагедия, которую не пережить: мать теряет ребенка. Кризис, наступивший в ее жизни, мучителен. Но он не означает тупик. Ведь психологическая драма Голомазова- это спектакль, в котором мы проливаем море слез, чтобы в конце испытать просветление и понять, что с любым горем в жизни можно найти в себе силы справиться, даже когда человека больше нет рядом.

Главную роль в спектакле исполняет Юлия Пересильд. Она, разумеется, не даст зрителю четкого плана, как справиться с ужасами судьбы, но научит быть свободным в своем горе и подскажет, что у каждого есть право выбора, как справляться с личным апокалипсисом. Выйдя из зала, человек осознает: если страдаешь ты, не заставляй страдать других вокруг тебя, у них есть свои несчастья, о которых они, возможно, молчат.

Каждый из этих спектаклей помогает взглянуть на мир с нового угла обзора. Как говорил персонаж Робина Уильямса в фильме «Общество мертвых поэтов»: «Я встал на стол, чтобы напомнить себе, что надо смотреть на вещи с разных точек зрения. Отсюда мир кажется совершенно другим. Если не верите, попробуйте сами».

Лиза Лернер – театральный обозреватель, блогер, создатель авторских лекций по истории театра в России и за рубежом.

З оринская «Цитата» появилась в 1985-м, и год спустя почти гротескно привел ее на сцену Театра Моссовета П. Хомский. А. Немзер в рецензии на сборник «Под занавес тысячелетия», объединивший зоринские пьесы 1985-2000 годов, писал: «Истинный драматург всегда стремится — сознательно или бессознательно — к возведению «своего театра», то есть созданию такой системы опусов, что в идеале могла бы стать «необходимым и достаточным» репертуаром некой — тоже, конечно, идеальной — труппы. ... Итак, театр. Где играют головокружительные (и щемящие) комедии. Не только в прозе, но и — слушайте! слушайте! — в стихах. На самом что ни на есть «газетном» материале: феминизм и выборы в уездном городишке («Союз одиноких сердец»), интеллигентские комплексы и хитроумные мудрости социологии («Маньяк»), «властитель дум» в эпоху «фондов» и пиара («Лузган»). Или о том прошлом, что умерло, но — согласно взрывоопасной «цитате» из одноименной пьесы — бульдожьей хваткой держит «новое», которому не хватает сил быть действительно живым. Театр «пропавших» и вдруг обретенных «сюжетов», что получают внешне неожиданную, по сути — предсказуемую, но от того не менее злосчастную «развязку».

Для Хомского «Цитата» — из числа знаковых в Моссовете, в театре ее связывают с «восстановлением на отечественной сцене стихотворной сатирической комедии». «Я работал не в одном театре. И в каждом из них были любимые постановки. В театре имени Моссовета две наиболее удачных — «Братья Карамазовы» и комедия «Цитата» по пьесе Леонида Зорина. В последнем был замечательный актерский ансамбль: Леонид Марков, Ира Муравьева и другие хорошие актеры. Спектакль показывали по телевидению. Если бы не умер Марков, мы бы играли его и сегодня. Зорин удачно „поймал“ такую сатирическую ноту, которая интересно звучит и сейчас», — рассказывал он в интервью.

Исполнитель одной из главных ролей Е. Стеблов в книге «Против кого дружите?» вспоминал, как «не без успеха играл на сцене Театра им. Моссовета роль Молочникова. Этакого провинциального комсомольца-карьериста, штурмующего столичные номенклатурные пьедесталы, будущего «нового русского». Так вот Антон Молочников, рекомендующийся молодым специалистом, экономистом, поступает на службу в некое учреждение, где в тот же день провожают на пенсию Ивана Лукича Боброва (Н. Парфенов). Начальник отдела Кирилл Петрович Балтазаров (Л. Марков) произносит кондовую, но не без цветистости речь, куда вворачивает одну из любимых своих фраз — «Живому тормоз — мертвечина». Раззадоренный ею Молочников допытывается авторства (выясняется, что «лозунг» этот украшает кабинет начальника). А никто не помнит. Слухи о неизвестной цитате добираются до более высокого руководства — и начинается кутерьма. Вдруг обронил ее кто-то неугодный («а коль успел он пересесть из кресла на другое место, как твой Иван Лукич Бобров...»)? В то, что простачок Молочников спросил без дальней мысли, решительно невозможно верить, поэтому дается два дня, чтобы автора вспомнить. Это — поворотная точка. Если Балтазаров «уже утоп в валокордине», то приглядевший его дочь Людмилу (И. Муравьева) Молочников решает сыграть выгодную партию: выяснит автора и за то женится на бойкой девице, повысив свой статус.

Комедия положений разыгрывается на фоне двигающихся стен и столов для заседаний, которые вдруг съезжаются к центру сцены, зажимая того, кому в данный момент выпала роль неудачника. Когда открываются двери ведомства, «на улице» стоит автомобиль — немыслимый для страдающего комплексами провинциала Молочникова, но именно на нем в конце концов он вознесется вверх, как по карьерной лестнице, с новоиспеченной женой. Теперь Молочников пестовавшему его поначалу другу Андрею Орлюку (А. Голобородько) дает понять, что расстановка сил поменялась. Иерархическую косность общества серых костюмов нарушает неформальный Орлюк с хорошо подвешенным языком да Молочников, но тот оттого только, что по бедности серый костюм носит с кедами. Функционеры шеренгой выходят и уходят со сцены. И позже Хомский повторит, чуть изменив, хождение строем дома у Балтазарова, когда за безутешным от безуспешных поисков источника треклятой цитаты Балтазаровым, словно и тут соблюдая комическую иерархию, следуют жена Алевтина Васильевна (В. Талызина) и домработница. Все трое теперь в синих спортивных костюмах с надписью «СССР» на спинах.

На этом фоне проносятся то жутковатая отсылка к вождю народов («решают кадры, только кадры»), то к антиалкогольным кампаниям («Когда-то б смело мы выпили б за это дело, — произносит Балтазаров и после повисшей паузы заключает — «Теперь другие времена»). Балтазаров, кажется, карикатурно вобравший в себя черты генсеков недавних лет, исторические аллюзии плюсуются тут к череде характерных персонажей, типажей эпохи.

«Цитата» и сама — кладезь цитат, которые спустя годы звучат молодо. Молочников мямлит вначале про «стал своим в подобных сферах». Удаленный на пенсию Бобров хвастает, как «еще птенец, еще проказник, а шел на службу, как на праздник», добавляя: «служите! Выше счастья нет». А завершают постановку слова Орлюка, уходящего со сцены героем-резонером: «Все так — живуча мертвечина. Но до поры!»