Все что театр может предложить своим зрителям. Михаил Ульянов: что такое театр

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Михайловский театр, Санкт-Петербург, Большой театр, Москва, сентябрь 2007 ПРОСЛУШИВАНИЕЕще в предыдущий приезд в Петербург, на Конкурс Образцовой (см. первую часть этой книги), я дал волю своему любопытству и отправился на разведку через Площадь Искусств,

«Зритель» Редакция сатирического и юмористического журнала «Зритель» помещалась на Тверском бульваре в доме Фальковской, где-то на третьем этаже. Тут же была и цинкография В.В. Давыдова. В.В. Давыдов был всегда весь замазанный, закоптелый, высокий и стройный, в синей

У вас никогда не возникало вопроса, заинтересован ли театр в том, чтобы в него приходили зрители. На первый взгляд, вроде бы да - все-таки билеты, деньги какие-то. Но прикинешь иногда - и деньги не те, чтобы за них бороться, и легче было бы, чтобы никто не приходил. Проявляться это может по-разному. Где-то просто спросят: "Как, вы хотите пойти на этот спектакль?!" (это встречается достаточно часто), где-то режим и обычаи работы касс не позволяют не то что планировать что-то заранее, но и вообще стремиться туда попасть.

В некоторых, в основном старых и заслуженных театрах, кассир до сих пор уверен, что важнее его никого нет. Возможно, это и так. Например, недавно была такая сцена (Театр им.Моссовета). Женщина, отстояв в очереди, обращается к кассиру: "Я из Сергиева Посада, вчера звонила вашему администратору, заказывала 40 билетов на спектакль в партер. Он сказал сегодня приехать". И кассир ей в ответ: "А чего это вы администратору-то звонили? В кассу надо звонить. У меня столько билетов нет, делайте что хотите". Мне потом тоже сказали: "Приходите завтра, сегодня билеты на этот спектакль уже кончились" (спектакль был дней через десять). И что-то говорить бесполезно - проверено годами.

В другом уважаемом театре - "Современнике" - два раза за последние три месяца - одна и та же картина. Время 18.30, билеты вроде есть (а может и нет - не определишь), кто-то звонит кассиру по телефону (или она звонит), разговор продолжается минут десять, никого при этом, естественно, не обслуживают. Кто-то робко спрашивает: "Это уже давно?" - ответить нечего.

Отдельная история - предварительная продажа билетов. Сколько билетов поступит в кассу, где будут продаваться остальные - загадка. Как купить хорошие билеты в некоторые театры неизвестно вообще. Возможно, это своего рода бизнес - и для театра, и для кого-то еще. Причем необязательно это театры, в которых забиты залы. Еще одна сценка. В первый день предварительной продажи к кассе подходит мужчина и обнаруживает, что билетов на то, что он хотел увидеть, нет. Удивился. Тут же женщина у кассы предлагает ему билеты по несколько иной цене. На его удивление отвечает: "А что вы хотите? Суббота - для культоргов. Они приезжают, выкупают билеты по заявкам". Хотелось добавить - а потом активно предлагают "на каждом углу". Но, похоже, это выгодно всем - и театру в том числе.

В Театре им.Маяковского в предварительной продаже - только самые дорогие билеты. За "чем-нибудь попроще" надо приходить перед спектаклем.

Конечно, это не про все театры. Это не относится к МХАТу им.Чехова, ТЮЗу, Театру п/р О.Табакова. Там может не быть билетов перед спектаклем (и это хорошо!), но заранее - никаких проблем.

И в самих театрах к зрителям относятся по-разному. Обычно очень радует, когда где-нибудь через полчаса после начала опоздавших проводят на их места в центре зала. А коллективные походы детей на недетские спектакли - разве это забудешь. Хорошо, особенно в мороз или дождь, когда в театр пускают за 10 минут до начала. Очень радует, когда в буфете продают поп-корн - в начале каждого действия зрителям есть чем заняться. Да мало ли что еще.

Не хочется, да, очевидно, и не имеет смысла ныть. Есть выбор: не хочешь идти в этот театр - не ходи. И ведь не идешь.

Роль зрителя в спектакле.

Театр – искусство синкретичное, объединяющее в себе много других искусств. По силе воздействия не уступает даже средствам массовой информации. Театр объединяет и сплачивает, рождает споры и отвечает на вопросы, диктует свои правила игры, становится жертвой моды или идет на поводу у зрительского вкуса. Театр – высочайшее проявление любви человека к красоте, стремление разрушить границы фантазии и реальности, желание в условиях ограниченного времени и пространства переносится в иные миры, исторические эпохи, примерять в пределах одной жизни множество других. Театр – это ритуал, игра; здесь все – участники одного действа. И так же, как и любое другое искусство, театр требует соучастника – зрителя.

К. С. Станиславский считал зрителя «третьим творцом спектакля». В. Э. Мейерхольд говорил, что «театр строится не только теми, кто работает на сцене, пусть очень талантливо; театр создаётся еще и волей зрительного зала». Известно также, что режиссер искал всяческие способы вовлечения публики в сценическое действо. А. Я. Таиров называл зрителя пассивным участником, творчески воспринимающим спектакль.

Взаимоотношения со зрителем у каждого театра свои. Кто-то воспитывает своего, кто-то привлекает чужих, играя по чужим же правилам. Одни каждым своим спектаклем бросают публике вызов, как перчатку, используя новые, запрещенные средства для соблазнения – удар ниже пояса. Другие встречают с распростертыми объятиями любого, заглянувшего на огонек рампы, проводят по фойе, как по дому, делясь последними новостями и горестями, потом сажают в удобное кресло и предлагают взамен старой жизни, новую, с иными страстями, слезами, радостями и любовями – прямо в сердце, где-то в области души. Но главное правило – чтобы зритель не оставался равнодушным. Без него, плачущего, смеющегося, демонстративно хлопающего дверью, желающего продлить акты, действия и картины, театр перестанет быть театром. Вообще перестанет быть.

Рассуждать о роли зрителя можно долго и в разных направлениях. Интересен вопрос психологии зрительского восприятия: что заставляет зрителя сопереживать, как отдельный представитель публики влияет на реакцию всего зала, как рождаются аплодисменты и овации, как происходит взаимодействие между актером и зрителем. Нельзя не отметить то, что в разные эпохи зрители по-разному взаимодействовали с непосредственными участниками спектакля, да и друг с другом. Целая эволюция. Вполне уместен здесь и разговор о том, что актеры, режиссеры, гримеры, бутафоры – все видимые и невидимые творцы новых реальностей в контексте отдельного театра думают о роли зрителя в спектакле. Однако оговоримся сразу, что в рамках данной работы подробно рассмотреть все вышеперечисленные пункты не представляется возможным. Поэтому отметим основные тезисы и попытаемся их как можно подробнее осветить.

Психология восприятия театрального зрителя

Зритель зрителю рознь. Зал сегодня наполняется «разнокалиберной» публикой. Театр стал одним из самых модных видов искусства вместе с кино и фотографией, поэтому в бархатных креслах мы можем увидеть и персонажей светской и глянцевой «жизни», истинных театралов, массу критиков всех родов и разной степени зубастости, поклонников конкретных актеров или сериалов, да и просто случайно пришедших людей. Театральные залы заполняют зрители различного социального статуса, материального благополучия, образованности, возраста. Другое дело, что попадая в обстановку безграничной иллюзии, в обычном человеке происходят необычные, неожиданные для него самого метаморфозы.

Как известно, душа человека – потемки, но психологи утверждают, что тайны внутреннего мира человека им подвластны. Правда, исследований напрямую посвященных психологии зрителя не так много. Патрис Пави в «Словаре театра» обозначает некоторые модели, по которым тестируется восприятие зрителя, специалисты-психологи, как правило, начинают свои статьи с классификации коммуникативных актов, которые, безусловно, объясняют механизм восприятия человеком художественного произведения, но специфики театрального искусства не учитывают, да и не знакомы с ней, поэтому чаще всего бывают необъективны, в чем сами честно признаются. «Сегодня психология, занимающаяся проблемой творчества, доходит в исследованиях до личности актера и останавливается, не владея специфическими законами этого искусства» . Театр психологи рассматривают как «веками самоорганизующуюся лабораторию по скрытому эксперименту над психикой человека. Ведь театральный спектакль, проводящий зрителя через эмоциональное, полное взлетов и падений сердца общение с актером-персонажем к "радости-страданью" - катарсису, всей своей многовековой практикой доказывает, что, несомненно, выступает оздоравливающим фактором. Причем, будь то смех комедии или слезы трагедии - эффект одинаков».

Опять же оговорюсь, что, к сожалению, в рамках данной работы не удастся рассмотреть даже половину из существующих теорий, некоторые из них мы уже наметили. Но остановимся на достаточно любопытном исследовании Ю. Г. Клименко «Театр как практическая психология».

Клименко в своей работе много места уделяет психологии актера, его отношениям с образом, отдельно рассказывает о зрительском восприятии спектакля, в частности о самоидентификации отдельного зрителя во время спектакля, исследует природу слез, рождаемых трагедией и комедией, у публики, но, к сожалению, не рассматривает природу взаимодействия актера и зрителя.

По поводу «трагических» и «комических» слез Клименко рассуждает так: «Испрашивая прощения у тени Аристотеля, смею утверждать, что высокая комедия столь же благополучно приводит зрителя к катарсису, как и трагедия, и доказательство тому - слезы смеха. Слезы - вот что объединяет трагедию и комедию. Любопытно отметить, зрительские слезы не имеют ничего общего с теми слезами, которыми плачет, переживая, личностное Я, взбудораженное вегетативной реакцией. Этими слезами плачет зритель-образ: они безмолвны, легки, эмотивны, они подобны слезам актера, не искажающим облик, не мешающим разговаривать ровным голосом, потому что плачет не актер, а персонаж. Проливая такие слезы, актер испытывает внутренне восторг и ликование» . Не буду углубляться в определение понятия «вегетативной реакции». Отмечу лишь, что «зритель-образ» - это персонаж, который, по Клименко, рождается внутри у индивида, поскольку он переживает два спектакля – один, который в данный момент смотрит на сцене, и другой, который происходит в его воображении, в котором он ассоциирует себя с героями пьесы.

Исследователь говорит о различных ритуалах, связанных с деятельностью театра. Свои психологические ритуалы есть у актера до, во время, и по окончании спектакля. Зритель тоже в некотором смысле подготавливается к своему походу в театр. Клименко так же отмечает, что «антракт дает ощущение сообщности, буквально ритуальное хождение по фойе (берущее начало в античном театре, где любознательный зритель рассматривал статуи богов, государственных деятелей, поэтов, великих актеров и атлетов), обостренный интерес к фоторяду, публике, выставке книг об актерах, посещение буфета и т.п. Послеспектакльный ритуал предстает как единение в выражении благодарности: аплодисменты, вызовы, подношение цветов и т.п.» .

Далее Клименко говорит, что несмотря на обособленность участников ритуалов, их действия сосредоточены в общем творческом акте, «состоящем из подготовки (прелюдии), собственно единения и - его результата (впечатления, оценки). Таким образом, спектакль-близость объединен общим архи-ритуалом» .

Однако главным ритуалом в психологии зрительского восприятия Клименко называет «послеспектакльный» ритуал, поскольку в нем реализуется то катарсическое единение, которое собственно и является составляющей любого творческого акта, а особенно взаимодействия актера и зрителя. Это единение рождает «эффект соборности», который является логическим завершением спектакля, подготовленного актером и «со-творенного им со зрителем» . Сам послеспектакльный ритуал Клименко описывает так: «Зритель жаждет за счет ритуала продлить блаженство, остаться как можно дольше под впечатлением только что прожитого и прочувствованного, ведь ему предстоит расстаться с тем, кому он передал сокровенную, дорогую частицу собственного Я, а человек к своим страданиям относится бережнее, чем к радостям. У актера же в эти мгновения зачастую наступает опустошенность, и чрезмерное продление послеспектакльного ритуала бывает болезненным (мучительным, по выражению самих актеров), поэтому закономерно, что для зрителя значимость ритуала к концу спектакля возрастает, у актера – снижается» .

Интересно и то, что, по мнению Клименко, актер предлагает публике своеобразную свободу со-творчества, а «у зрителя тогда пробуждается воображение-предвкушение (догадка, дорисовывание, дофантазирование), что и знаменует вступление в игру, обретение свободы, освобождение от социума. Он свободен состоянием игры в со-игре. Это главное условие со-творчества» .

На мой взгляд, очень интересная теория, с творческим подходом к исследуемому материалу. В заключение главы обозначу еще один взгляд на природу зрительского восприятия – это теория о психологии толпы, в контексте театра, скажем, психологии массы. Известно, что человек, находясь в окружении множества других, незнакомых ему, людей, по-другому воспринимает реальность и, как правило, совершенно непредсказуемо реагирует на нее. Публика – сплоченный коллектив зрителей, улавливающий малейшие изменения в общем поведении и моментально реагирующий на каждый эмоциональный всплеск. На исследования психологии масс опираются различные теории, в которых рассматривается возникновение аплодисментов.

Замечу, что изучение зрительского восприятия – тема очень интересная. Только, на мой взгляд, разложив чувства зрителя на компоненты, мы теряем ощущение магической природы театра. Пойдя однажды на поводу у изменчивого, и, подчас, дурного вкуса публики, телевидение перестало быть искусством, а стало производить продукт массового потребления. Думаю, что если театр пойдет по тому же пути, его постигнет судьба современного телевидения. Лишившись камерности, став центром для развлечения и отвлечения, он умрет, поскольку этот вид искусства всегда должен находиться хотя бы чуть-чуть над реальностью. Театр не должен быть общедоступным, в нем должно быть место для тайны.

Зритель и эпоха

Тема, достойная серьезного исследования. В разных странах, в разные эпохи зритель совершенно по-разному проявлял свою роль в спектакле. Когда-то очень активный, влиявший на репертуар и актерский состав, когда-то более пассивный, не принимавший непосредственного участия в театральном действе.

Театральные представления в Древней Греции проходили в дни всенародных празднеств в честь бога Диониса. Зрители смотрели спектакли с утра до вечера, ели и пили в самом театре. Публика активно, непосредственно реагировала на все перипетии сюжета. Понравившуюся пьесу одаривали аплодисментами и одобряющими криками. Были среди публики и клакеры. В. В. Головня упоминает о комедиографе Филемоне (IV в. до н.э.), который «не раз с успехом использовал подставных зрителей против своего противника – Менандра». Конечно же, если пьеса не нравилась, с трибун раздавался свист, стук, иногда даже актеры прогонялись со сцены камнями. Таким образом, успех или неуспех пьесы напрямую зависел от расположения или нерасположения к ней зрителя.

Говоря о средневековом театре, отметим, что сами зрители могли быть и актерами, поскольку спектакли организовывали выходцы из разнообразных цехов. Ведущие жанры театра средних веков представлялись на площадях, во время ярмарок. Любимыми народными персонажами мистерий были шут и бес, и когда зритель уставал от добродетельной назидательности религиозных сюжетов, он мог и потребовать появления этих героев. Учитывая то, что многие жанры средневекового театра были не чужды импровизации (фарс, например), можно представить, сколько раз актерам приходилось обыгрывать народные реплики «из зала».

Театр эпохи Возрождения рождает иного зрителя. Трудно представить, как обычный, простой люд, приходивший в театр «Глобус» мог воспринимать сложнейшие, глубочайшие аллюзии и мифологемы шекспировских текстов. Хотя, увлеченный динамично развивающимся сюжетом, скорее всего, зритель не шел за языком драматурга, при всем притом, что пьесы эпохи Возрождения чрезвычайно богаты и интересны по составу языка (чего стоит диалектическая комедия дель арте в Италии).

Импровизация, которая была составляющей частью комедии дель арте, давала публике возможность принимать участие в развивавшемся действии, одобрять, или не одобрять поведение героев, немедленно реагировать разнообразными репликами, высказывая свое мнение.

В испанском театре на сцене иногда даже происходили потасовки между актерами и зрителями, некоторые из которых занимали свои места на сцене. Кто-то из участников спектакля мог нечаянно задеть кого-нибудь из публики – возмездие наступало незамедлительно. Ну а уж если сфальшивил или слабо сыграл, актер мог оказаться закиданным гнилыми апельсинами или огурцами.

Г. Н. Бояджиев приводит слова Лопе да Вега, в которых тот отмечал невероятное воздействие на зрителя иллюзии театра, что теряя грань между магическим пространством театра и реальностью, он переносил свои впечатления в жизнь. «Если актер играет предателя, он настолько ненавистен всем, что ему не продают, когда он хочет что-нибудь купить, и от него бежит толпа, когда его встречают. А если он играет благородных, ему дают взаймы, приглашают в гости» , и естественно всячески одаряют до и после спектакля и рукоплещут. Думаю, что в этом случае зритель играл роковую роль для зазнавшегося актера.

Публика испанского театра была его полновластной хозяйкой. Особенно свои хозяйственные права осознавали постоянные посетители – «мушкетеры», в числе которых могли быть и обычные сапожники, однако именовать себя кем-то другим, кроме «кавалеров», они отказывались. Ну, еще бы! От их мнения очень часто зависела судьба автора. Была даже такая легенда, что один молодой драматург обеспокоился благополучием своей новой пьесы и, чтобы получить поддержку «мушкетеров», отнес ее одному из них, приложив мешочек с золотыми монетами. Пьеса вернулась к автору вместе с деньгами. Естественно, успеха молодой драматург не имел. Вот такие доказательства любви – получается, что зритель выступал еще и своеобразным цензором, объективным и неподкупным.

Английский зритель эпохи Возрождения оказал театральному искусству услугу, поскольку ни одним королевским указом демократический британский театр отменить не удалось. На спектакли собиралось около двух тысяч человек, цифра огромная даже по сегодняшним временам. В зале было тесно, шумно и весело. Тут же разносились всякие вкусности, тут же происходили всевозможные потасовки.

Театр классицизма во Франции настолько поражал зрителя своей эстетикой, что уже в это время стали появляться первые критические заметки образованных зрителей. Обсуждались пьесы, игра актеров, декламация. Собственно этим вот первым критикам мы обязаны появлением пьесы Мольера «Версальский экспромт». Правда, главным критиком был, разумеется, король, но иногда предпочтения его и публики разнились.

Любопытно и то, что вкусы великосветского общества, мода того времени очень влияли на костюмы актеров. Французский театр вообще подвержен веяниям моды. Например, уже в эпоху Просвещения, когда в моду вошел язык площадных театров, «рыночного жанра», его во всю стали использовать в придворных спектаклях. Люди света любили высказать какое-нибудь «ярмарочное» словечко, и, соответственно, рады били услышать это и со сцены, пусть и не «Комеди Франсез».

В эпоху Просвещения было уже два главных критика, как отмечает И. Иванов, - король и партер. Аристократическая публика, как правило, после каждого нового представления не начинала аплодировать, пока свое отношение к пьесе не выразит глава государства. Партер превосходил численностью всех других зрителей и мог состоять из зрителей разнообразного социального статуса – самая демократическая часть публики. Иванов отмечает, что «в сущности, исключительно он собирался в театр ради пьесы, благородные господа скорее стремились дать собственный спектакль, чем смотреть игру актеров» . Описывается много случаев, когда шевалье и маркизы, являвшиеся в театр, естественно посреди действия, громко требовали места, приветствовали друг друга поцелуями, рассказывали вслух о своих приключениях. Если вдруг такого «зрителя» упрекали в том, что он мешает, он отвечал: «Я желаю, черт побери, чтобы меня видели с головы до ног; я плачу экю только затем, чтобы в антракте увиваться около актрис» . В свое время пушкинский Онегин расскажет нам похожую историю про цели посещения театра.

В общем, такая вот хулиганская и провокаторская роль. В принципе, сейчас тоже встречаются такие хамоватые зрители, приходящие из буфета в середине действия, протискивающиеся по рядам, мешающие актерам и остальной публике, а некоторые очень честно отвечают собеседникам в мобильные телефоны, что они сейчас в театре. Кстати, на многих режиссеров подобное поведение отдельных зрителей оказало свое влияние. Например, в мирзоевском спектакле «Семеро святых из деревни Брюхо» один из персонажей периодически выпадает из реальности спектакля, отвечая на звонки мобильного телефона и оправдываясь, что разговаривать сейчас не может, потому что в на сцене играет. Намек публика понимает, но на общую атмосферу спектакля такие выпады, рожденные зрительским хамством, влияют губительно.

Возвращаясь к французскому театру Просвещения, отмечу еще один интересный факт. Партер приобретает практически деспотичную власть в театре. Даже аристократическая публика собиралась в малых ложах, чтобы быть скрытой от ёрничества «самой демократической части зала». Партер реагировал на любые изменения в личной жизни актеров. Узнав о женитьбе, зрители встречали своих любимцев любовными ариями, а иногда и весь спектакль превращали в иллюстрацию свадебного торжества. Влияние публики было столь велико, что однажды актера, со сцены попросившего зрителей не шуметь, заставили встать на колени и просить прощения.

Таким образом, в реакции зрителя Просвещения можно было проследить и веяния исторической эпохи, и подробности личной жизни актеров, и любовь или не любовь к ним. Между публикой и артистами происходил диалог, связанный с контекстом спектакля, поскольку иногда, отвечая на зрительскую преданность, актеры вставляли в свои монологи либо жалобы на власть, либо просьбы о помощи в отношениях с ней, а иногда и просили прощения.

Роль зрителя возрастала и приобретала формы тирании. Например, уже в конце XX века судебный процесс над остроумнейшим английский драматургом Уайльдом, вернее реакция на него чопорной британской публики, прервала его отношения с театром до конца жизни писателя. Все идущие спектакли были запрещены, публика не хотела пьес «преступника перед обществом».

Современный же зритель, на мой взгляд, менее активен. Когда-то он навязал свое мнение средствам массовой информации, сейчас уже зрителю навязывают определенные спектакли, определенных актеров, особенно этим грешит антреприза. Однако режиссерский театр имеет массу возможностей ощутить силу роли публики, вовлекая зрителя в спектакль намеренно или подсознательно, что приводит к любопытнейшим наблюдениям.

Повторюсь, что тема зрителя в конкретной исторической эпохе чрезвычайно обширна и интересна. Автору удалось лишь наметить некоторые тезисы.

Наблюдения о роли зрителя

На мой взгляд, одна из любопытнейших ролей зрителя в спектакле – это его непосредственное участие. Сейчас поведение человека в театре определяется этическими правилами, которые в редких случаях не соблюдаются. Конечно, сегодня трудно себе представить зрителей, заставляющих актера просить прощения у публики на коленях. Трудно себе представить живую реакцию на каждую реплику со сцены бесконечными репликами из зала. Однако режиссерский театр, сделавший зрителя одним из участников спектакля, напрямую назвавший его сотворцом, всячески пытается сделать сопереживание публики материальным, видимым. И актеру приятно, и зрителю поучаствовать, чуть-чуть заглянув в закулисье.

Как-то на спектакле Малого театра «Пучина» по пьесе Островского мне пришлось наблюдать очень любопытный эффект зрительского «участия» в судьбе героя. Главный персонаж пьесы – честный человек, не позволяющий себе брать взяток и терпящий серьезные неприятности из-за своей порядочности. У него тяжело болеют дети; жена, дочь обеспеченного человека, отказавшегося помогать нерадивому зятю, практически уходит от него. В пьесе есть сцена, когда к герою приходит странный человек с демонической сущностью и предлагает ему деньги, обещая, что, если он возьмет эту взятку, в семье все наладится. Герой становится перед мучительным выбором – спасение семьи или свои добродетельные принципы. Психологическое напряжение, возникающее в зале благодаря игре А. Коршунова, исполнителя роли Кисельникова, достигает такого предела, что по рядам проносится шепот сочувствующих: «Ну, возьми же деньги, спасай семью!» Представьте такую ситуацию в эпоху Просвещения! Причем это была не единичная фраза. Рождается эффект «детского зала» - маленький зритель всегда советует герою, как лучше поступить. Конечно же, актер это слышал, и я думаю, что для рисунка его игры это сыграло значительную роль, потому что Кисельников стал более пронзительным, а по окончании спектакля зрители долго еще не отпускали Коршунова за кулисы. Зритель – как фактор, координирующий работу актера и ход всего спектакля.

Экспериментами со зрителем любит заниматься Роман Виктюк. Он признается, что любит, когда зритель уходит из зала, громко хлопая дверью – это его честный ответ «нет». Режиссер очень часто в своих спектаклях провоцирует зрителя на вербальный диалог, который настраивает актеров на жесткую игру. Иногда такие провокации нужны ему, чтобы ввести зрителя в стилистику спектакля.

В «Заводном апельсине», на мой взгляд, одном из самых интересных и интертекстуальных спектаклей режиссера, еще в самом начале Виктюк вводит абсолютно провокационную мизансцену. Трое героев подходят к авансцене и, не производя никаких движений, выдерживают паузу на протяжении минут пяти. Для театра это практически вечность. В это время кто-то навсегда покидает виктюковский театр, кто-то, подождав какое-то время, начинает свистеть, кто-то пытается вызвать кого-нибудь из актеров на диалог - зрители сыплют оскорблениями, кто-то требует продолжить немедленно действие, в конце концов, в зале раздается смех и аплодисменты. Тогда герой Пит подходит к микрофону и обращается к кому-нибудь из «особо отличившихся» зрителей. Иногда в духе бёрджевского героя, не выходя из образа, так же резко отвечает: «Заплатил, сиди!». В конце спектакля, Алекс, произнося свой монолог, в котором рассказывает о том, как деградировал мир, и как тяжело в этом мире оставаться одухотворенным, обращается к этим самым «особо отличившимся»: «Когда вы в театре не можете спокойно посидеть десять минут!» Делая зрителя непосредственным героем спектакля, провоцируя его на агрессию, режиссер показывает, как это чувство рождается в человеке, что оно свойственно каждому, но его можно контролировать, и это определяет главный замысел спектакля.

Однако автор присутствовал на спектакле, когда провокация не удалась. Зритель стойко выдержал паузу. Тогда Питу не оставалось ничего другого, как подойти к микрофону и с горечью констатировать: «До безобразия интеллигентный зритель попался!» А вот Алексу уже не в чем было упрекнуть публику, и его монолог никак не подействовал на совесть зрителей. Замысел лишился своей остроты, когда зритель не исполнил роли, придуманной ему режиссером. Спектакль пострадал.

Но самые интересные и завораживающие роли раздает своим зрителям Вячеслав Полунин в своем сказочном и трагикомическом «сНежном шоу». Назвав зрителя полноценным участником спектакля, он лишает его позиции стороннего наблюдателя. Публика настолько включается в процесс, что намеренно продляет хронометраж спектакля. По замыслу, полностью спектакль заканчивается, когда хоровод шаров, с которыми играет публика, весь оказывается на сцене, зрители же, разгадав этот замысел, ловят маленькие шары и удерживают их в своих руках.

Пространство в спектакле настолько условно, что зрителю позволяется проникать в святая святых – на сцену. Актеры объясняют выбранным зрителям правила игры (жестами – среди них много иностранцев) и разыгрывают маленькие сценки с их участием.

Во время антракта многочисленные герои спектакля медленно выходят со сцены в зал, и всячески шалят. Обливают зрителя водой, снимают с дам сапоги, детей осыпают конфетами. Самое интересное, что публика включается и в эту игру, передает по рядам бутылки с водой, угощает актеров конфетами и шоколадом. Не будь этой импровизации и со стороны актеров и со стороны зрителей, спектакль потерял свое очарование и трогательность. Зритель идентифицируется, как непосредственный герой мира, о котором рассказывают Полунин и его команда. Это напоминает путешествие в какую-то страну, где актеры – жители этой страны, а зрители – туристы, ее посетившие. В конце спектакля зеленая команда клоунов подходит к кому-нибудь из публики, фотографируется, обнимает кого-то из них, как перед долгой разлукой. Зритель настолько комфортно чувствует себя в общей атмосфере импровизации и игры, так проникается миром детства и фантазии, что стремится унести, увезти из этой чудо-страны что-нибудь с собой. Некоторые горстями вкладывают в карманы бумажный снег, образовавший в зале целые сугробы, другие ловят маленькие шары, кладут их рядом с собой в кресла и гладят их, словно любимое домашнее животное.

Говоря о роли зрителя, вспомним, что актеры часто говорят, «плохой» или «хороший» зал, ведь, действительно, от его характера зависит, насколько проще будет найти с ним диалог и создать атмосферу сотворчества. Артистам важно, как реагирует зритель, насколько он готов принять правила игры или насколько он равнодушен к спектаклю.

Зритель – ведущая сила и для актера, и для режиссера, и для всего театра в целом. Нет театра без зрителя.

Литература

Арнаудов М. Психология литературного творчества. М., Прогресс. 1970.

Басин Е.Я., Крутоус В.П. Философская эстетика и психология искусства. М., Гардарики. 2007.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., Искусство. 1986.

Белинская Е.П., Тихомандрицкая О.А. Социальная психология личности: Учебное пособие для вузов. М., Аспект Пресс. 2001.

Бернс Р. Развитие Я-концепции и воспитание. М., Прогресс. 1986.

Вильсон Г. Психология артистической деятельности: Таланты и поклонники. М., Когито-Центр. 2001.

Вундт В. Фантазия как основа искусства. СПб., М.:М. О.Вольф. 1914.

Выготский Л.С. Психология искусства. Минск, Современное слово. 1998.

Зритель это не вкус, зритель это опыт

Зрительский опыт, возможный в театре, не сводим к опыту потребления другой масс. медийной продукции. Говоря о театральном зрителе, в последнюю очередь можно обращаться к понятию массовый вкус, соотносить театральную продукцию с этой анонимной инстанцией.

В театре, где возможно «сопереживание», то есть физическое одномоментное соприсутствие с разыгрываемой фантазийной, фикциональной реальностью (достаточно банальное и уже известное отграничение театра от других коллективных просмотров) зритель получает возможность репетировать различные социальные роли , зритель оказывается в различных случайных сообществах, зритель испытывает на себе различные эмоции коллективной жизни . Этот опыт в целом не повторяем при других просмотрах. Возможно, это то, что удерживает театр от исчезновения.

Внутреннее устройство театра как модель общества

История театра предлагает разные формы устройства театрального пространства, что влечет за собой претворение в зрителе несводимых к бытовому существованию опытов. Каждая форма театра обращает внимание на важное для данного социального устройства качество внимания или социального действия.

Самое общее теоретическое знание, касающееся зрителя в системе масс. медиа предлагает нам утверждение, что зритель некритично воспринимает конвенции реальности, предлагаемые ему каналами передачи информации в отличие, скажем от литературных (нежанровой литературы) конвенций реальности или немассового искусства, где они глубоко противоречат повседневному опыту зрителя/читателя. Шок от диспропорции запускает механизм восприятия того или иного текста, заставляет зрителя/читателя заново переосмыслять конвенции собственного восприятия реальности, границ своего реального мира.

По аналогии с восприятием литературы и искусства, можно сказать, что различные формы театра активируют в зрителе, в участнике особую эмоцию и особую роль, не сводимую к повседневному опыту.

В истории театра и в топографии существующих сегодня театральных форм можно выявить разные антропологические конструкции зрителя. Культура двадцатого века уникальна тем, что в ней могут одновременно практиковаться различные театральные системы.

И значит, что зрителю в реальности дается возможность комбинировать свои ощущения, пробовать различные социальные роли. Фестивали или жизнь театральных городов может предложить зрителю одновременно шесть-семь концепций социального переживания фантастической театральной реальности, данной в физическом соприсутствии с ним.

Вот примерное описание театральных пространств, одновременно присутствующих в большом европейском городе. Я выделаю лишь тенденции, элементы этих театральных пространств могут комбинироваться и в одном представлении. Важно понимать их происхождение и зрительскую роль, ими порождаемую.

Устройство шекспировского театра предполагает переживание похода в театр близкое к застольному веселью, к простонародному отдыху. Такой опыт апеллирует к буйной, безудержной, эмоциональной жизни.

Театральные формы нового времени (опера, затем оперетта), с концепцией зеркала сцены, где на сцене общественные конфликты снижаются или драматизируются, где действие обращено к человеку со способностью не веселиться и куролесить, а узнать себя, как часть сложного социума и соотнести свои конфликты со сценической версией. А кроме того, в таком театральном устройстве, важным становится не только процесс просмотра спектакля, но и демонстрация собственного престижа перед спектаклем¸ спектакль, который разыгрывают пришедшие в оперетту еще до представления. В современном контексте, игра в аристократическое или буржуазное общество возможна в оперных театрах.

В цирке, где главная тема представления — дрессура, зритель переживает снова и снова свое величие и власть над природой. Самодрессура, покорение диких животных, восхищение человеческими возможностями, вплоть до паранормальных (в искусстве иллюзионистов).

Уличный театр своим местонахождением претендует на то, чтобы смешаться с реальной жизнью, максимально приближая прохожего к зрителю. Такая форма театра воплотилась в фестивале уличных театров в Эдинбурге, на российском пространстве онапрактикуется редко.

Изобретение девятнадцатого века, Кабаре — театр в кафе, театр, где как и в оперетте, высмеивается общество, где отдыхом становится рефлексия политики, пороков и привычкек соотечественников — самая неподъемная для российского зрителя форма театрального искусства. На месте такого театрального жанра уже несколько лет стабильно находятся юмористические телевизионные передачи типа Аншлага. Было сделано несколько проб вернуть практику кабаре в реальный театральный процесс, в Москве проходил фестиваль Stend ab comedie, периодически появляются инициативы кабаретных программ, но массового успеха это направление пока не получает.

И, наконец, самая сложно описываемая группа театральных пространств. Театры, называющие себя авангардными. Авангардное искусство в театре ставит под вопрос конвенции известных театральных форм и испытывает пределы зрительского восприятия. Эти театральные пространства очень важны, они — лаборатории, где зритель может вновь почувствовать как в первый раз роль зрителя, так и как в первый раз почувствовать театр как искусство.

Пространства ликования и пространства печали.

Кроме имиджа зрителя (зритель хохочущий, зритель наслаждающийся, зритель испытуемый, зритель собеседник) и несводимого к повседневности опыта переживания театрального представления, разные формы театра предлагают разделить солидарность на разных основаниях, например, в переживании единой эмоции. Зритель, осуществленный в представлении, приобретает доминантную эмоцию: наслаждающийся — шокированный — мучимый — спровоцированный — одобряющий — вдохновленный. Именно опыт объединения с другими людьми в эмоции, более очевидный, чем виртуальный эмоциональный опыт при просмотре телевизионных программ, редко где еще в жизни современного общества встречается с рефлексией. Эмоциональные всплески, переживаемые среди других людей по поводу театральных событий, могут составить конкуренцию эмоциям по поводу общественных ритуалов: минут молчания, праздничных шествий или эмоциям по поводу событий общества потребления: праздничных распродаж, появлений новых коллекций, розыгрышей.

Социальный опыт театрального зрителя: пространственный, ролевой, эмоциональный, в отличие от «качества театральной постановки» редко становится темой для театральных критиков, что жаль, поскольку такой подход позволил бы представить зрителя не пассивной инстанцией потребителя, но увидеть события восприятия, зрительские ощущения, зрительское участие — увлекательные и важные составляющие театральной жизни.

В Пензе уже седьмой год существует частный “Театр на обочине”. Это один из немногих коллективов города, который живет без государственных дотаций и поддержки. На жизнь театр зарабатывает сам: выпуском успешных спектаклей и созданием прилегающего бизнеса

Как совместить искусство и бизнес без потери духовной составляющей? Как привлечь зрителя, какие спектакли ему предлагать? Об этом – в интервью с художественным руководителем, режиссером и актрисой пензенского "Театра на обочине" Мариной Михайловой.

Как появилась идея создать первый в Пензе негосударственный театр? Для девушки - это весьма серьезный шаг: бюджетных дотаций нет, а, значит, зарабатывать и содержать труппу нужно самой…

Если бы мне сказали лет 8 назад, что открою свой театр, я бы ни за что в это не поверила. Все родилось просто, меня засосало в поток, как я это называю. Хотела работать с другой литературой, не такой, как в драматическом театре, где я на тот момент была актрисой.

Больше не могла транслировать людям то, что транслировала со сцены драмтеатра. Стоишь на сцене и плачешь в конце спектакля, думаешь: “Хорошо, что мой мастер не видит, что я здесь делаю”. Стою и спрашиваю себя: я буду расплачиваться за то, что я здесь несу? Сцена - это рупор, я попадаю прямо в сердца. Отношусь к этому очень серьезно, считаю, что кармически актер ответит за каждое слово, сказанное со сцены.

В один прекрасный момент мне попался прекрасный текст пензенского автора, прочитала его и подумала: “Боже, это про меня. Я так хочу это играть!” И созвала группу знакомых, с которыми так или иначе играла или встречалась на каких-то мероприятиях. Сделали спектакль, и на него стал ходить зритель. Тогда мы поняли: это то, что нужно людям. Зритель стал просить еще спектакли.

Все завертелось, закрутилось, и в один прекрасный момент я осознала себя в такой точке пространства: я на репетиции в драмтеатре, а за периметром горят мои проекты, собственный новый спектакль на выпуске, зрители, которые обрывают телефон. А я тут репетирую какое-то невероятное действо, ни уму ни сердцу, которое рождает лишь стыд по обе стороны рампы, и держат меня тут только понятия долга и служения. Я спросила себя: что я здесь делаю? На следующий день меня там не было, и я не жалела ни минуты.

Откуда появилось название “Театр на обочине”?

Название родилось достаточно просто. В начале пути мы искренне верили, что делаем fringe театр. И просто перевели это слово на русский язык. Театр - вечно меняющийся организм, мы сегодня не те, что были вчера. Довольно скоро мы осознали, что наша эстетика далека от фриндж-театра. А название осталось. Сегодня мы вкладываем в это иной смысл. Театр на обочине - дом у дороги. У дороги жизни. Ты вот ступил на эту дорогу, идешь-идешь, смотришь - театр. Зашел в него, набрался энергии, чтобы жить дальше, поплакал, посмеялся, обнулился и пошел дальше.

Театр как малый бизнес. Это, вообще, сложная история в России, потому что у нас нет никакого законодательства о том, как это вообще должно быть. Театр может быть ИП, театр может быть НКО. Я не занимаюсь производством материального товара. Можно покупать, к примеру, валенки за 200 рублей, продавать их по 800, и жить этим. Отдал налог государству - и тебе хорошо. В нашей сфере все по-другому. Я произвожу долгосрочный продукт, который не всегда сразу окупается. А налоги плачу такие же, как предприниматель, который покупает и продает те самые валенки. И это не совсем верно, мне кажется. В законодательстве для учреждений культуры, которые занимаются малым бизнесом, нет послаблений.

Я думаю, что мы до этого просто не дошли. У нас же после 1917 года, весь советский период, не было негосударственных театров! Все схемы существования театра как бизнеса, вся система - как продавать, как продвигать, были искоренены на корню. К сожалению, в сознании людей сейчас понятие “негосударственный театр” ассоциируется с детскими утренниками и скачущими зайцами под балалайку.

Руководители государственных театров хватаются за голову, потому что им говорят, что нужно зарабатывать, но как это делать - непонятно. Часто провинциальные государственные театры делают спектакли, которые через месяц списываются. Само собой, они не окупаются. Все это за деньги налогоплательщиков. Это немалые финансовые потери, но говорить об этом не принято.

Лично мне видится выход в воспитании кадров, которые реально смогут сдвинуть ситуацию: антрепренеров, театральных директоров, финансистов и управленцев всех уровней, которые смогут прийти в театр как в бизнес, не теряя при этом понимания его высокого художественного назначения.

Мне зона продюсирования театра крайне интересна, но это невообразимо тяжело - совмещать производство спектакля и его продвижение. Нам хотелось бы зарабатывать только спектаклями, но пока только постановками зарабатывать не получается.

Если на одних спектаклях выжить невозможно, как привлекаете средства?

Мы играем по два-четыре спектакля в месяц, делаем примерно одну премьеру в сезон. С финансовой точки зрения, все постановки, которые идут у нас на сегодняшний день (в репертуаре - пять спектаклей), - это успешная история, потому что зритель идет на них. Каждый спектакль как продукт по несколько раз окупил себя. Наш первый спектакль “Итальянские сны” будет идти седьмой сезон. Семь лет он собирает зрителей. Если учесть то, как у нас обстоят дела в Пензе, то это из ряда вон выходящая ситуация.

Мы проводили статистическое исследование среди населения 25-50 лет. Оказалось, что 51% населения в нашем городе не ходит никогда в театр. Из 49% оставшихся хотя бы раз в неделю, регулярно посещают театр только около 5% людей.

Поэтому одними спектаклями, несмотря на их успешность, заработать сложно. Мы наращиваем обороты и в других направлениях. У нас есть театральная школа, и это успешный проект, который, я думаю, будет расти. Также действует школа ораторского искусства, в которой мы занимаемся различного рода тренингами и мастер-классами - это востребовано бизнесменами и частными клиентами. Еще у нас есть “Имажинариум “Театра на обочине” - делаем различные “безумства” в зоне праздника или каких-то событий. При этом не работаем на днях рождениях, юбилеях, на свадьбах, мы делаем эксклюзивный продукт. Делаем спектакли, театрализованные акции, шествия, в которые будут вовлекаться жители, - всё, где так или иначе есть театральная составляющая.

Весь наш прилегающий бизнес имеет большой потенциал и требует вложений, материальных, физических, умственных. И в этой зоне мы тоже планируем развиваться.

Как привлекаете зрителя в театр? О чем ему рассказываете? Почему ваши постановки пользуются успехом?

Есть мнение, что современный зритель не любит поэзию и читать поэтические тексты со сцены - только себе в убыток. Но часто человек думает, что не понимает стихи, потому что хорошего исполнения произведения просто не слышал. Он еще не понял, что любит Есенина, что Цветаева - это круто и что Мандельштам писал про него. Зрителю, в первую очередь, нужно предложить возможность выбора, предложить хороший качественный театральный продукт. А он сам разберется - нравится ему это или нет. В нашем театре именно предложение рождает спрос, а не наоборот. Мы предлагаем, а зритель уже сам выбирает - хочет он это покупать или нет. А театр мы делаем для таких же, как мы, - обычных людей, живущих в конкретном городе и в конкретных обстоятельствах. Поэтому в спектаклях говорим о том, что чувствуем, чего хотим, и что нас волнует сегодня.

Я не уверена, что зритель хочет глупой комедии, в которой все изменили друг другу, затем помирились и стали счастливы. И никакие исследования этого не доказывают. Не доказывают, что зритель окончательно отупел. И потом: театр уже достаточно дискредитировал себя. Хочется, чтобы это прекратилось.

Репертуарная политика провинциальных театров сейчас ориентирована на то, чтобы “травка пузико щекотала” публике: мы покажем тебе все, что ты хочешь, только не уходи. Но, как говорил Эмиль Золя, если театр пойдет на поводу у зрителя, то очень скоро артисты дойдут до полового акта на сцене. Театр призван взывать к лучшему в человеке, на мой взгляд.

Театр для меня - не место, где просто рассказывают истории. Таких мест у нас полно и без него: СМИ, интернет, телевидение, кино отчасти. Театр же - это чувственное искусство, место, где ты “тренируешь” не ум, а сердце. Это место для страсти. Люди идут в театр за эмоцией. Когда мы выбираем тексты для спектаклей, мы идем от чувства к смыслу, редко наоборот. Иногда темы витают в воздухе, и на этой волне будто сам собой к нам приходит нужный текст.

Как вы относитесь к тому, что для привлечения зрителей в спектаклях используют “обнаженку” и различные провокационные темы?

Для меня нет провокационных тем. Я видела огромное количество голых тел на сцене за время своей театральной карьеры. Сказать, что меня шокирует человеческое тело нельзя, скорее, наоборот, оно мне нравится. Мне кажется оно беззащитным и красивым.

Страх обнаженного тела меня пугает больше. Мы не в Средневековье, и потом, мы живем все-таки в физических телах. Другое дело, когда обнаженные натуры на сцене используются ради пиара, ради самого элемента шока, быстро проходящего, надо сказать. Все же мы взрослые люди. Я считаю это довольно глупым явлением, это такой вечный пубертат. Печально, что такое иногда бывает в постановках известных и весьма талантливых режиссеров. Сидишь и думаешь: ребята, да ладно, все ради того, чтобы пипиську показать?

Обнажение должно использоваться только оправданно - не для того, чтобы шокировать зрителя, а чтобы передать определенный художественный смысл, какое-то чувство. Это не может быть целью, это средство. Чтобы провести зрителя дальше.

Каким ты видишь свой театр через 30 лет?

“Театр на обочине” через 30 лет - это, в первую очередь, высокопрофессиональная труппа, команда звезд. У меня будет серьезная техническая группа, свое здание (пока его нет), помещение такое, какое я хочу. У меня будет обязательно свой театральный институт, хочу запатентовать свою методику преподавания актерского мастерства. Мы будем готовить артистов как для своего, так и для других театров. Я уверена, у нас все будет хорошо!